Грехи наших отцов

– Вирпи появилась через два дня. Она уплыла с острова. Как только не утонула в холодной воде… Потом автостопом добралась до города. Улле кричал на нее, остальные молчали. Она была… взбалмошная, вот его слово. И Вирпи ничего так и не объяснила. Но возвращаться к Хенри отказалась категорически. «Вы не можете меня заставить», – сказала она. И тогда Улле заговорил о последствиях. Если Вирпи думает, что может иметь в нашем доме бесплатную еду и теплую постель, при этом жить как ей заблагорассудится, то она ошибается. В этой семье принято работать. Вирпи собрала сумку.

– Ей ведь было всего четырнадцать, – тихо сказала Ребекка.

– Она не пошла в девятый класс, – продолжала Рагнхильд. – Жила у разных парней. «Проститутка за еду и крышу над головой», – так выразился о ней Улле.

«Нет, это невыносимо, – подумала она. – Люди сочувствуют нашей семье. Еще бы, мы ведь столько сделали для Вирпи. Улле говорил о плохой наследственности. Кто знает, кем были ее биологические родители… Я доучивалась последний год в гимназии. Не пошла на выпускной, чтобы не встречаться с Вирпи. А папа забил всех коров в хозяйстве Хенри».

– Потом она встретила Микко, – сказала Рагнхильд вслух. – И родилась ты.

– И оставила нас, – подхватила Ребекка. – Ради нового мужчины и нового ребенка.

– Она позвонила мне за месяц до смерти. – Рагнхильд вздохнула. – Сказала, что хочет бросить своего нового мужа и вернуться в Кируну с ребенком. Спрашивала, есть ли у нас место для нее. О тебе мы тоже вспоминали. Но я ведь и сама в то время…

Рагнхильд подумала о Тодде и Пауле. Как он просыпался ночами, и она не могла спать. А потом днем храпел на диване.

– Нет, – сказала она. – То, как я жила тогда, здесь ни при чем. Я не позволила Вирпи жить с нами, потому что все еще была зла на нее.

Руки Ребекки задвигались.

– За что ты на нее злилась?

– Дело не в ней. Мы все должны были стыдиться. Я, папа, мама и Улле. И Хенри, конечно, но я о нем не говорю, потому что не считаю его вполне человеком. Мы должны были стыдиться, но вместо этого презирали и отвергали ее.

– И ты думаешь, что Хенри…

Рагнхильд ждала, но Ребекка так и не договорила мысль до конца.

– Да, я так думаю. Боже мой, Вирпи переплыла реку… Ей было четырнадцать, девочки в этом возрасте как… только что распустившиеся цветы.

Рагнхильд хотелось вцепиться в плетеный стул, чтобы не податься порыву – поставить пузырек «Вискотеарса» в холодильник, перемыть посуду в раковине и, возможно, потолки и окна.

Усилием воли она заставила себя остаться в осознании боли, которую причинила Вирпи своим предательством.

– Прости, – сказала Рагнхильд Ребекке. – Я должна была встать на сторону твоей мамы против Улле. Я должна была позволить ей жить с нами.

– Но я не моя мама, – ответила Ребекка. – И почти никогда не думаю о ней.

На это Рагнхильд ничего не сказала. Спустя некоторое время объявила, что ей пора ехать. Хотела еще раз закапать Ребекке лекарство в глаза, но побоялась, что не выдержит, если Ребекка не разрешит. Набралась мужества и все-таки спросила:

– Можно я позвоню завтра узнать, как твои дела?

Ребекка пожала плечами, все так же лежа в кровати. И Рагнхильд подумала, что это, наверное, и есть тот жест, который причиняет матерям самую сильную боль.

В машине Рагнхильд полегчало при мысли, что ее ждет Бёрье. Она вспомнила фотографии Паулы, которые положила в ящик письменного стола, когда убиралась в доме накануне несостоявшейся смерти. «Я должна достать их, – решила Рагнхильд, – показать Бёрье. Заодно пересмотреть их все. А если начну плакать и не смогу остановиться, значит, так тому и быть».

* * *

Ребекка лежала на диване и слышала, как Рагнхильд завела машину и выехала со двора. Сиввинг появился через пять минут. Он хотел дать ей выспаться. Спросил, забрать ли ему обеих собак.

Ребекка ответила «да», как ни хотелось оставить Снурриса при себе. Просто она решила, что и ему нужно время от времени от нее отдыхать. Вообще, идея с собакой – чистое безумие с самого начала. Люди – как обезьяны, которые берут под покровительство других животных, а потом держат их за рабов и делают с ними что хотят. Как это отвратительно…

Ребекка попросила Сиввинга поставить глазные капли в холодильник. Обещала использовать их и позвонить ему, как только проснется. И еще – раздеться, лечь в кровать и накрыться одеялом. Когда он ушел, она все еще оставалась на месте. Пыталась осмыслить произошедшее. Анна Гранлунд прислала сообщение ей и фон Посту о смерти Похьянена, когда они ехали в машине в Курраваару. После чего Ребекке пришла безумная идея лыжной прогулки на лавиноопасном участке в горах.

Слишком много всего и сразу, но сама идея – глупость и непростительное ребячество. Не говоря уже о смертельной опасности.

Ребекка вспомнила Похьянена. Удивилась: «Почему я не плачу?»

Когда-то она переспала с Монсом в Стокгольме, а потом порвала с Кристером. Ребекку пугало, насколько ее поведение иногда не сообразуется с логикой. Она не хотела расставаться с Кристером, не хотела умирать, ведь так?