Грехи и мифы Патриарших прудов

— А вы ей больше верьте, — парировала она. — В этом семействе — ложь на лжи. Я все эти годы внимательно к ним присматривалась, случай караулила. Так вот, у них все напоказ. А что на самом деле — черт разберет. Регинка всегда была такой, с молодости: все напоказ, как лучше себя представить в чужих глазах. Она и вам мозги запудрила небось — безутешная мать, дни и ночи заботящаяся о больной дочке, да? Может, первое время она о дочке и заботилась. А сейчас — мне ли не знать — целые дни у подруги проводит, у хозяйки моей: утром все в кафе, потом дома сидят, винцо потягивают, или по магазинам, или еще куда. А Пелопея дома одна, черт ее знает, чем занята, когда младшие к ней не приезжают. Так что все это — показуха и ложь.

А Пелопея дома одна, черт ее знает, чем занята…

Катя была уверена — Гущин тоже обратил внимание на эту фразу.

Но он не стал ни делиться своими соображениями, ни отвечать на Катины вопросы — сразу после допроса Жанет ушел к себе в кабинет и начал звонить экспертам и в прокуратуру.

Было уже поздно — без малого девять вечера. Следовало идти домой и ждать новостей следующего дня.

Из Главка Катя и Клавдий Мамонтов вышли вместе. Катя заметила — после Дятловки он все время молчит.

— Ладно, по домам, — сказала Катя. — Пока, Клавдий, до завтра.

Он шел с ней рядом по Никитской улице.

— Такси поймаем, я вас до дома довезу.

— Я сама доберусь. Вам в Бронницы, а вы без машины.

— Я у мамы-папы заночую. Такси пополам, не спорьте. Я не о вас забочусь, а в первую очередь о себе. Такой я эгоист. Я опомниться не могу от того, что мы с вами сегодня видели. Не хочу оставаться один, сколько это возможно.

— Ваши родители-археологи тоже раскапывали старые могилы.

— Дело не в этом. Дело в том, что я искренне хотел помочь этой девочке. Этой искалеченной девочке. Я все это время жил с мыслью, что надо восстановить справедливость, помочь ей, наказать того ублюдка, который… А теперь мне кажется, что все мои намерения основывались на неверных выводах.

Катя молчала.

— Многое не сходится, — сказала она наконец. — То, о чем вы сейчас думаете. То, о чем думает Гущин. Столько нестыковок, что я…

— Как раз очень многое сходится, — возразил Клавдий. — Вы сами это знаете. Только пока не можете принять.

Они поймали такси у Никитских ворот. До Малой Бронной и Патриарших — рукой подать, но они как будто боялись этого места.

У дома Кати на Фрунзенской набережной они попрощались. Клавдий не стал намекать — может, эту ночь после страшных событий мы проведем вместе…

Нет, он не стал поступать столь банально, хотя Катя этого боялась, борясь с тошнотой, тоской и тревогой.

Умный…

Верно оценивающий остроту момента…

Растерянный и опустошенный…

Словно маленький мальчик, желающий спрятаться от бед и разочарований под родительское крыло.

Глава 46 «Я не помню»

— Мы ответили на вопрос — что произошло три года назад? Были убиты два человека. Теперь надо ответить на вопрос — как это случилось?

Полковник Гущин сказал это после совещания, на котором присутствовала вся оперативная группа, следователь и сотрудники прокуратуры.

С сотрудниками прокуратуры и следователем Гущин совещался еще больше часа. До Кати долетали лишь отголоски: «В деле будут очень сильные адвокаты, мы должны быть готовы»… «Комплексная судебно-психиатрическая экспертиза в стационаре. Нужно заключение специалистов».

Клавдий Мамонтов до обеда работал в Бронницах, там собирали все материалы на мать и сына Воеводиных. Пришла информация из Углича. Оказалось, что четыре года назад Воеводины продали свою двухкомнатную квартиру в центре города и купили частный дом в поселке Дятловка — Артем, работавший в Москве, перевез свою мать поближе к столице. И сам, видно, хотел осесть и обосноваться в Подмосковье. Делал ремонт своими силами.

После обеда все трое — Катя, Клавдий и Гущин — собрались вместе. Полковник Гущин выглядел скверно: он осунулся, под глазами набрякли мешки. Он был как-то странно рассеян и одновременно многословен.

Истина по делу, которую мы так жаждали… которую он хотел открыть для себя и преподнести суду на блюдечке, пугает его, — думала Катя горько. — Он и не рад… и оперативного азарта нет никакого…

Клавдий тоже все время помалкивал. В этой ситуации Кате пришлось брать на себя ту роль, которая больше не привлекала ее в этом деле, — любопытного и дотошного скептика-сомневающегося.

— Федор Матвеевич, — спросила она, — что насчет Жанет-Лихотиной?

Она намеренно начала спрашивать издалека.