Грех во спасение

Девушка вдохнула полной грудью морозный воздух и улыбнулась. Слава богу, самая трудная часть ее пути позади. Она перекрестилась, но тут же беспокойство вновь овладело ею. Соизволит ли генерал-губернатор Муравьев, говорят человек нрава гордого и решительного, пропустить ее дальше? Он тут царь и бог в одном лице, и если что-то ему не понравится, то не видать ей Терзинских рудников как своих ушей. Но она решила не гадать попусту и приказала ямщикам ехать дальше.

Солнце светило вовсю, когда они переезжали через Ангару, но по-прежнему стоял сильнейший мороз, лед под полозьями слегка потрескивал, слева от наезженной дороги парила огромная полынья...

В Иркутске Маша велела ямщику задержаться у первой же церкви, какая окажется на их пути.

Сани остановились около небольшой деревянной церквушки, и Маша попросила встретившего ее молодого священника отслужить благодарственный молебен по случаю завершения ее тяжелого пути и добавила, что хочет помолиться за своего жениха, государственного преступника, отбывающего каторгу в Сибири.

Отслужив молебен, священник пошел провожать Машу до выхода, и на крыльце они встретили высокого, худого и совершенно седого человека. Незнакомец вежливо кивнул Маше, поздоровался с батюшкой и прошел в церковь. Священник низко поклонился ему, а потом тихо прошептал Маше:

– Это князь Луневский, из тех самых, которые 14 декабря на Сенатской площади... Теперь он в городе живет, а раньше в Нерчинских заводах каторгу отбывал. Там и жену похоронил... Я те места часто посещаю, молебны служу.

– Скажите, – спросила Маша священника, – а на Терзинских заводах вы бывали?

– А как же, бывал, и не раз, – ответил он и с любопытством посмотрел на девушку. – Неужто вы туда следуете?

– Там сейчас мой жених, и я еду, чтобы выйти за него замуж.

– Постойте, постойте, – перебил ее священник и просиял от удовольствия, – кажется, я знаю, кто вы. Вы невеста князя Гагаринова, и он уже извещен о вашем приезде! Но он ждет вас только к весне. Представляю его радость, когда вы появитесь намного раньше.

– Вы действительно убеждены, что он ждет меня? – спросила Маша с недоверием. – Он что-то говорил вам обо мне?

– Конечно, и хотя мы общались совсем немного, князь успел рассказать мне, что его невеста – прекраснейшее и нежнейшее создание и он восхищен ее решимостью пойти против воли отца, родных, чтобы только выйти за него замуж.

Маша почувствовала, что силы оставляют ее, но собралась с духом и переспросила:

– Как вы сказали? Против воли отца?

– Да, да, именно так он и сказал, – радостно улыбнувшись, подтвердил священник, – против воли отца. И пояснил, что родители заставляли ее отказаться от него...

Священник продолжал говорить что-то ей вслед, но Маша, прижав руки к груди, бежала прочь от церкви, задыхаясь от слез. Произошла страшная ошибка, и не ее ждет Митя с таким нетерпением, а свою дорогую Алину. Ей не было дела, почему так получилось, каким образом комендант справлялся у Мити о его желании жениться на своей невесте, все это не имело никакого значения.

Маша представила, как посмотрит на нее Митя при встрече, что скажет при этом! Сколь жестоко будет его разочарование, но даже не это ее беспокоило, хотя отчаянная боль, поразившая ее сердце после сообщения священника, не проходила. Более всего ее тревожило, что Митя не захочет ее выслушать, неосмотрительно заявит о том, что она ненастоящая невеста, и потребует, чтобы она вернулась обратно. Тогда все планы рухнут, и ей не удастся его спасти.

Она была в панике и чуть не прошла мимо саней, в которых ее дожидались Антон и Михайла. Антон окликнул ее, соскочил с козел и помог Маше сесть в коляску. По ее лицу он понял: случилось что-то не очень приятное, но не стал расспрашивать. Михайла не знал их планов, и поэтому Антон решил выбрать момент, чтобы переговорить с хозяйкой наедине.

Остановились они в доме Егора Савельевича Кузеванова, старшего из купцов. Огромный двухэтажный дом (первый этаж был каменным, а второй – деревянным) стоял на берегу Ангары окнами на реку. Кузевановы приняли ее как родную, необыкновенно радушно, и порой Маша чувствовала неловкость: ей оказывали чуть ли не царские почести. Ей отвели две комнаты на втором этаже, приставили для услужения двух горничных, и те окружили ее таким вниманием и заботой, что и шагу не позволяли ступить по дому, предупреждая каждое ее желание.

Кузевановы жили на широкую ногу, по-европейски. Пять или шесть дочерей старика – Маша никак не могла запомнить их ни в лицо, ни по имени, потому что в доме жили еще три племянницы хозяина дома, – по нескольку раз на дню меняли наряды, которые ежемесячно выписывались из столицы, и походили друг на друга не только внешностью, но и веселым шумным нравом, звонкими голосами и способностью смеяться по всякому поводу.