Грех во спасение

– А ну-ка, сидите, барышня, и не смейте даже носа показывать! Вас только здесь не хватало! Зашибут ненароком, а мне потом перед барином отвечай!

Маша больно ударилась локтем, попыталась опять выбраться из повозки, но не успела. Вновь появился Антон, но теперь уже в сопровождении Михайлы и обоих ямщиков. Мужики были веселы и чрезмерно возбуждены. Совместными усилиями они успокоили лошадей и только после этого обратили внимание на Машу.

– Простите, Мария Александровна, – сконфуженно пробасил Антон, – шибко я испугался, что вы под пулю угодите. Не дамское это дело на пистолетах сражаться! – Он покрутил головой и восторженно произнес: – Но двух зверюг вы точно завалили, право слово, не вру!

Ямщики что-то весело загалдели, одобрительно закивали головами, стали показывать руками в сторону обочины, и сквозь этот шум прорвался довольный голос Михайлы:

– От целой стаи, мужики, отбились! Только двое, кажись, и ушли!

Маша выглянула из повозки. На блестевшем, раскатанном множеством саней, заледеневшем панцире дороги выделялось несколько темных пятен, теперь уже неподвижных, остановленных навеки смертоносными горошинами свинца на полпути к такой вроде бы легкой добыче.

Оттащив с дороги туши хищников и присыпав их снегом, опять тронулись в путь. И только теперь Маша поняла, что продрогла до костей. Закутавшись в шубу и одеяла, она никак не могла согреться. Кроме того, она совершенно перестала ощущать свое лицо, которое словно стянули деревянным обручем. Наконец она не выдержала и, с трудом шевеля языком, попросила Антона поторопить ямщиков, чтобы быстрее домчали до следующей станции.

Но им понадобилось еще не меньше часа, прежде чем впереди показались мутные огни очередной станции. Маша с помощью Антона покинула экипаж, едва передвигая ноги, дошла до станции, но только успела переступить порог, как услышала громкий вскрик, и какая-то женщина коршуном налетела на нее и вытолкала за дверь. Маша чуть не упала, поскользнувшись на крыльце. Женщина, в накинутой на плечи короткой шубейке, простоволосая, выскочила следом за ней, ухватила полную горсть снега и принялась оттирать Маше лицо.

– Поспешите, барышня, – приговаривала она при этом, хватая все новые пригоршни снега, и что было сил терла и терла ее щеки и нос.

Маша почувствовала, что обруч с лица постепенно исчез, щеки загорелись, запылали жаром, по ним потекли влажные струйки растаявшего снега, а ее юная спасительница, как оказалось дочь смотрителя, откинув назад косы, посмотрела на ее раскрасневшееся лицо и засмеялась:

– Ну вот, теперь и в избу можно идти, а то че удумали: с отмороженными щеками в тепло решили завалиться!

– Спасибо, голубушка! – Маша достала десять рублей и подала их девушке.

Но та отвела ее руку и насмешливо сказала:

– Премного благодарны, но мы за это деньги не берем! Вот ежели только на свечку пожалуйте, в церкви ее поставлю, чтобы морозы поскорее закончились...

И это был не последний случай, когда сибиряки ни за что не хотели брать деньги от проезжающих. Маше и ее спутникам несколько раз приходилось обедать в домах простых крестьян, и везде их встречали, как самых дорогих гостей, стремились накормить до отвала и непременно снабдить в дорогу колбасами, салом, жареной птицей, рыбным балыком, сметаной в глиняных крынках, ковригами хлеба... Маша отказывалась, но на нее смотрели с такой обидой, что приходилось скрепя сердце принимать эти щедрые дары гостеприимных до невозможности сибиряков. И везде, словно сговорившись, хозяева твердили одну и ту же фразу, которую она впервые услышала от дочери смотрителя: «Только богу на свечку пожалуйте!»

Подобное бескорыстие изумляло Машу, но вскоре она поняла, что сибиряки встречают так каждого гостя, знакомого или незнакомого, и это хлебосольство вызвано не только долголетним благополучием, богатством, полными закромами, а прежде всего тем, что без искреннего добродушия, благожелательного отношения к людям, дружеской поддержки в этом суровом, неласковом крае просто-напросто не выжить.

Так, постепенно продвигаясь с запада на восток, Маша все больше убеждалась, что проникает в удивительную страну, необыкновенно богатую и щедрую, населенную сильными и благородными людьми, чье сердце открыто каждому, кто нуждается в их помощи и сострадании...

17

И опять потянулись нескончаемой чередой угрюмые темные леса, бескрайние снежные поля, невысокие увалы, поросшие березняком, и слежавшиеся по краям тракта громадные сугробы, иногда почти смыкавшиеся над головой, а тройки все мчались и мчались сквозь этот мрачный туннель, которому, казалось, не будет ни конца ни края.