Грех во спасение

Она знала их и по-особенному любила, потому что среди этих садов и цветников проходило ее детство до самого поступления в Смольный институт. Но более всего она любила Царское Село, куда Владимир Илларионович, будучи обер– шталмейстером, переезжал со всем семейством вслед за двором.

По обычаю они занимали один из китайских домиков, расположенных в прекрасном царскосельском саду среди благоухающих цветников.

На это время нравы общества становились проще и бесцеремоннее, отчего загородная жизнь делалась еще приятнее. Обедали обычно на террасе, по вечерам много гуляли, устраивали веселые представления и маскарады. Часто посещали царскую ферму и сыроварню. Ходили слушать пение соловьев, и один раз Маша видела, с каким восторгом и слезами умиления слушала соловья сама императрица.

При китайском домике был садик, в нем князь часто работал лопатой или заступом, а они с княгиней ухаживали за цветами...

По вечерам княгиня пела с кем-нибудь из гостей дуэтом, а если приезжал кто из певцов, пели трио. Маша улыбнулась, вспомнив вдруг генерала Бороздина, который в одно лето часто посещал дом князя и охотно пел военные песни, отбивая такт огромной ногой, затянутой в сапог с блестящей шпорой. У Маши остались в памяти слова и мелодия одной из них. Лет в десять она очень любила наряжаться в чей-либо мундир, подрисовывала сажей усы и маршировала перед веселящимися от души гостями, громко распевая тоненьким голоском:

Мы пойдем, пойдем грозою,
Опрокинем вражий стан.
Не родился тот на свете,
Кто бы русских побеждал!

После Альп, Бородина и Парижа, победоносного Наваринского сражения и других успешных морских и сухопутных баталий долго еще оставалась эйфория от славных побед над французом и турком. И многие верноподданные Его Величества были тогда уверены, что русскому царю все народы подвластны, только вот один англичанин пока еще не покорился...

Так день за днем, вспоминая прошлое и горюя о нем, очень медленно, со многими остановками и порой непредвиденными задержками двигались они в сторону Петербурга и добрались до столицы только в первых числах октября.

Сразу же по приезде отправили сообщение барону и вызвали Антона, который почти все свое время проводил вблизи Петропавловской крепости, пытаясь разузнать что-нибудь новенькое о молодом барине. Домой он приходил лишь ночевать, но на этот раз промок под проливным дождем и вынужден был намного раньше вернуться в квартиру на Театральной площади, где его и застал посланец князя.

Первым в княжеский дом на Фонтанке приехал Антон в графском экипаже и в сопровождении лакея, посланного за ним. Он не успел не только обсушиться, но даже переодеться, и зуб на зуб не попадал от холода. Князь велел дать ему водки, горячий ужин и сухое платье, так что только через час он появился на пороге кабинета и начал свой рассказ о происшествии, случившемся почти месяц назад, в начале сентября, в одной из аллей парка на Каменном острове.

К сожалению, Антон ничего толком не знал и мог только догадываться, что драка и злополучный выстрел в сгустившихся ранних сумерках не были беспричинными: что-то до такой степени помутило разум Мити, что он, не раздумывая, поднял руку на отпрыска царской фамилии и обошелся с ним весьма жестоко.

Антон клялся, что в тот день барин стоял вахту вместо заболевшего офицера и потому был трезв как стеклышко. Не узнать князя Василия он тоже не мог: тот в свое время учился в Морском корпусе, и однажды они вместе ходили в учебное плавание.

Антон замялся, опустил глаза и скороговоркой сообщил то, что ему удалось разузнать от знакомых ему лакеев, чьи господа проживали в том же доме, где и они с Дмитрием Владимировичем. В свете, оказывается, поговаривали, будто в последнее время великий князь весьма нелицеприятно высказывался и в Английском клубе, и на приятельских вечеринках о Дмитрии Гагаринове. И некоторые связывали это с Алиной Недзельской, обратившей свой прекрасный взор на Митю, а не на худого и невзрачного князя Василия, который к тому же никогда бы не женился на ней из-за своего происхождения и положения...

– Ты видел князя после того, как это случилось? – спросил Владимир Илларионович. – Рассказывай, только ничего не скрывай и постарайся вспомнить все до мельчайших подробностей.

Антон, рослый, широкоплечий парень лет тридцати, с русыми волосами и карими, почти черными глазами, наморщил крупный нос и глубокомысленно уставился в потолок, потом перевел взгляд на барина и твердо сказал:

– А что вспоминать, ваша светлость, я вам в письме все от сих до сих отписал.

– Надеюсь, тебе не составит труда вновь все это повторить, – сухо сказал князь и недовольно сдвинул брови. – Будь так добр, братец, расскажи без утайки, что случилось после того, когда барин вернулся со службы.

Антон пожал плечами и начал свой рассказ о событии, перевернувшем жизнь не только самого Мити, но и всей княжеской семьи: