Грех во спасение

Маша сердито фыркнула и отвернулась. Митя с недоумением посмотрел на казачку. Она пожала плечами и развела руками, показывая, что ничего не понимает, и направилась попрощаться с Цэденом.

Митя подъехал к Маше вплотную, осторожно дотронулся до ее плеча:

– Что с тобой, дорогая?

Она дернула плечом и сбросила его руку.

Митя удивился еще больше:

– Что все-таки случилось? Почему ты сердишься на меня?

Маша резко развернула свою лошадь головой к Митиной лошади и с негодованием произнесла:

– По-моему, ты слишком быстро забыл об опасности и затеял этот дурацкий флирт с первой же попавшейся девицей. Не кажется ли тебе, что ты ставишь меня в неловкое положение? Все уверены, что я твоя жена, но ты выказываешь ко мне полнейшее равнодушие. Скажи, как я должна объяснять причину твоего явного пренебрежения той же Прасковье Тихоновне?

– Маша, – произнес Митя мягко, – вероятно, стоит признаться твоей хозяйке и всем остальным, что наш брак – фиктивный и мы на самом деле не муж и жена. По-моему, теперь можно рассекретить наши отношения.

Маша задохнулась от ярости:

– Тогда скажи на милость, как мне объяснить, почему первую нашу ночь мы провели вместе, если мы не муж и жена? Что они подумают о нас?

Митя усмехнулся:

– Скажи, чего ты хочешь? И по возможности объясни это понятно и без истерик.

Маша почувствовала, что еще мгновение, и она заплачет от обиды на этого бесчувственного эгоиста. А ведь недавно она смела надеяться, что не безразлична ему. Но именно унижение, которое она сейчас испытала, напомнив ему о той единственной в ее жизни счастливой ночи, придало ей силы, и она, гордо вздернув подбородок, произнесла с вызовом:

– Можешь думать обо мне что угодно, но мы будем для всех мужем и женой до тех пор, пока не вступим на американский берег. А там я первая напомню тебе о разводе. Не беспокойся, я не намерена оттягивать его на слишком долгий срок.

Митя поднял в удивлении брови, хмыкнул озадаченно:

– Откуда вдруг такая агрессивность, дорогая? Я вовсе не против того, чтобы считаться твоим мужем.

Он оглянулся на Васену и Антона. Молодые люди держались за руки и молча, словно никак не могли наглядеться, смотрели друг на друга. По щекам Васены ручьем текли слезы, а Антон осторожно снимал кончиками пальцев слезинки с девичьих щек и удрученно вздыхал.

– Кажется, я понимаю, что стало причиной твоего недовольства, дорогая! – Митя склонился к Маше, озорно усмехнулся и прошептал: – Сознайся, ты меня ревнуешь?

– Еще чего не хватало! – Маша дернула поводья лошади и отпрянула от него. – Как всегда, ты излишне самоуверен. Более всего мне не хочется, чтобы наши планы провалились. Слишком много сил я затратила, чтобы потерпеть неудачу под конец.

– Ну что ж! В этом я с тобой полностью согласен. – Митя весело посмотрел на нее. – Буду исправно выполнять супружеские обязанности до тех пор, пока ты не сочтешь нужным развестись со мной.

Маша вспыхнула. Слишком уж двусмысленно прозвучали его слова. Но Митю, похоже, сие обстоятельство не слишком взволновало. Он громко рассмеялся, но потом посмотрел на явно растерянную «жену» и почти ласково добавил:

– Прости, я совсем не хотел тебя обидеть! Я очень дорожу твоей дружбой и благодарен за все, что ты сделала для меня. Поверь, я постараюсь больше не огорчать тебя, Машенька.

И тут Маша не выдержала. Слезы все-таки потекли из глаз. Митя опять потянулся к ней, заставив тем самым заволноваться обеих лошадей, обнял ее и, притянув к своей груди, поцеловал в лоб:

– Прошу тебя, успокойся! С этой минуты я сделаю все, чтобы ты никогда в жизни не плакала, или я больше не Дмитрий Гагаринов!

* * *

За ночь привалил туман и пленил тайгу и горы.

Для Маши мужчины с вечера соорудили на скорую руку шалаш из пихтовых веток, но в нем было не менее сыро и холодно, чем на воле. Всю ночь она ворочалась с боку на бок, никак не могла заснуть. Наконец не выдержала, вылезла наружу и устроилась рядом с Митей около едва тлеющего костра.

Митя молча прижал ее к себе, прикрыв куском кошмы, и так они просидели почти до самого рассвета, не обмолвившись ни единым словом, хотя никто не мешал им разговаривать. Цэден и Антон мирно спали по другую сторону костра, закутавшись в кошму с головами. Наружу торчали лишь их сапоги, обильно смоченные мелкой моросью, струившейся из низких, опустившихся до земли облаков.

Вокруг стояла молочная, сырая пелена. Туман пропитал тайгу, проник в самые ее густые заросли, осел на камни и траву. Невдалеке глухо, как в вате, отфыркивались кони. Звуки вязли, застревали в этой серой патоке, становившейся все гуще и гуще. И уже почти не видны были ни Цэден, ни Антон, а пламя костра потускнело и как бы съежилось.

Митя высвободил руку из-под кошмы и подбросил дров в костер. Холод проник в их уютное гнездышко. Маша вздрогнула и еще теснее прижалась к Мите.

– Поспи немного, если сможешь! – Мягкие теплые губы коснулись ее уха. – Цэден говорит, сегодня пойдем через горы, и, если туман не исчезнет, трудновато нам будет!

Маша обняла Митю за талию, положила ему голову на плечо и осторожно спросила:

– А ты сам почему не спишь?

Митя тяжело вздохнул: