Грех и тайны

Удивлен, что Череп не разболтал Котенку о моей профессии. Напротив, он воспользовался этим, чтобы уничтожить те нити доверия, которые мы умело соткали. Она думает, что я что-то скрываю от нее — это читается в ее глазах. Можно, конечно, рассказать ей — я этого не стыжусь, но не могу рисковать. Если кто-то еще прознает, что я коп, то я — труп. Семьдесят процентов здешнего населения — преступники — мужчины и женщины, которые когда-то проходили через мой полицейский участок. Я могу бросить вызов Черепу, но сотне других крепких бойцов? Это равносильно самоубийству.

Интересно, как Котенок воспримет это, когда узнает. Возможно, зауважает немного больше и перестанет смотреть на меня, как на монстра... или, может быть, руководствуясь принципами морали, возненавидит, потому что я позорю саму систему правосудия, законы которой поклялся соблюдать. Действия Котенка трудно предугадать.

— Ты можешь ударить ее еще жестче? Не думаю, что у тебя получилось разбудить весь левый тоннель.

Я останавливаюсь и оборачиваюсь. Позади меня груша, по которой я бил. Эмили сидит на своей раскладушке и вытягивает руки над головой, выгибая спину.

— Уже полдень, — говорю я ей, неспособный скрыть свою одышку. — Ты единственная, кто все еще дрыхнет.

— Ух, правда? — она проводит рукой по лицу и зевает. — Почему у меня такое чувство, что все еще раннее утро?

Я обхватываю свое запястье и сжимаю кулак. Должно быть, отлежал его, пока спал. Оно болит все утро.

— Это все твои биологические часы, — говорю я без эмоций в голосе. — Они противоречивы.

Ее лицо немного омрачается, послав укол вины мне в грудь. Не хочу быть мудаком, но не могу ничего поделать с этим. Я просто открываю рот, и слова сами собой вырываются. Никогда не был хорош в притворстве и фальши. Злость во мне не проходит просто так, я должен сам с этим что-то сделать. Согласен, вчера вечером я зашел слишком далеко, но в этом виноват дерьмовый виски, который плескался в моем теле. Никогда больше. Я собираюсь относиться ко всему, как к работе. Здесь нужна трезвая голова, особенно теперь, когда затронуты мои чувства. Ощущаю себя идиотом, только подумав об этом, но так и есть. Я сам подсунул Эмили прямо под нос Черепу. И мне будет трудно вытащить ее, если он будет использовать ее в своих интересах. А он будет.

Я пытаюсь размотать руки, но узел на левом запястье отказывается уступать. Эмили наблюдает за тем, как я тяну бинт, проклиная свои толстые бесполезные пальцы.

— Помощь нужна?

Я пытаюсь справиться еще минуту, прежде чем сдаюсь и киваю. Раскладушка скрипит, когда Котенок спрыгивает с нее. Невольно мой взгляд перемещается на ее голый животик. У нее красивая мягкая молочная кожа... которой я касался. Проводил губами и пробовал на вкус языком. Я жажду этих ощущений. Желаю с того момента, как увидел скрытое тенью лицо и запретные губы, с той самой ночи, когда она последовала за мной от метро. На свету она выглядела такой печальной... такой потерянной, но я упустил время для ее спасения. Прожекторы были направлены на нас, и она прижималась ко мне, как маленький брошенный котенок.

Хрупкий.

Невинный.

Напуганный.

Такого не случалось со мной, пока мы не оказались здесь. Так, может быть, она не нуждалась в спасении. Может быть, она нуждалась в том, чтобы быть найденной. Ее прежняя жизнь была жалкой, и я удивлен, как она так долго продержалась. Мне знакома статистика: такие люди, как она, ну, в общем, они недолго задерживаются в этом мире. Или она сильнее, чем я думаю.

— Думаю, ты помнишь прошлую ночь? — спрашивает она, не поднимая глаз, и тянет синий бинт, туго обмотанный вокруг моего запястья.

Даже при этом освещении я вижу румянец, появившийся на ее щеках. Помню, как сказал ей, что она приятно пахнет. Помню, она сказала мне, что Череп напал на нее своим грязным ртом. Я проглатываю гнев, обжигающий горло, и отправляю его кипеть в моем животе.

— Да.

Ее худенькие плечи опадают, и от этого я чувствую себя дерьмово.

— Послушай, мне не хочется, чтобы между нами все запуталось из-за вчерашней ночи. Я делаю все, о чем ты просил. Если это так сильно раздражает тебя, то зачем я это делаю?

— Это не имеет отношения к тебе, — мне ненавистна мысль, что из-за меня она чувствует свою вину.

Она поднимает свои светло-карие глаза.

— Череп именно такой, как ты и описывал его: грубый, безнравственный, кровожадный и абсолютно ужасный. Я не могу бороться с ним, и ты это знаешь.

Я открываю рот, но она поднимает худенький указательный палец, затыкая меня.

— Не так давно ты сказал мне, что легко попасть под чью-то власть, а я сказала, что это не сработает подобным образом.

Она с трудом сглатывает. От этого я начинаю нервничать еще сильнее, что накатывает тошнота. Противный приступ начинает закручиваться у меня в животе. Я медленно киваю.

— Теперь я тебе верю…