Грех

Сонечка и сама понимала, что зажилась она у мамы, и мать это понимала, но так ей спокойно и размеренно жилось за старшей дочкой! Расставание было горестным, плакали все. Зайнап так и не рассказала сестре о перенесенном насилии, она снова купалась в любви матери и Сони, в их заботе; она сама уже почти забыла о случившемся.

«Это» у Зайнап еще не перешло в четкий цикл, оно то было, то не было; она ведь еще совсем маленькая была, и ни мать, ни она сама не обратили внимание, что уже третий месяц ее трусики оставались чистыми.

Мужу Сони предлагались два места: одно в Украине, тоже с повышением, а другое в Узбекистане, на самой границе с Афганистаном, здесь условия жизни и службы были сложнее, но зато перспектива карьерного роста просматривалась далеко вперед. Судили-рядили недолго, Сонечка своим светлым умом и советом помогла мужу принять правильное решение.

Конечно же, он с десяти лет, с самого Суворовского училища уже принадлежал армии, и для него в его жизни служба и повышение в званиях были самым главным. И, конечно, его любимая Сонечка, которая за ним, как нитка за иголкой, следовала всегда и сразу.

А еще Сонечкой руководило ее доброе сердце. Гарнизон, где им предстояло служить, был не так далеко от Самарканда, значит, у нее теперь будет возможность чаще видеть маму и сестренку.

Прошел еще месяц. Соня уже устроилась на новом месте, жилище у них было в старом двухэтажном доме, мебель была казенная, тогда так в армии было принято. Интендантская служба выдавала по реестру молодым офицерам кровать, шкаф, стол и пару стульев, некоторым еще солдатскую тумбочку и тяжелую дубовую табуретку удавалось получить. На всех предметах гвоздиками были прибиты металлические таблички с выбитыми на них пяти-шестизначными номерами. Приехал служить – получи, уезжаешь – сдай все по описи целым и невредимым.

Конечно, старшему офицерскому составу давали и кресла, и диваны. Это было очень удобно и не отяжеляло быт офицеров. Однако вещи, переходившие из рук в руки, имели далеко не новый вид и долго хранили стойкие запахи прежних хозяев.

Сонечка была отличной хозяйкой, она быстро сумела сделать жилище одомашненным и уютным. Белоснежный тюль на отмытых сверкающих окнах, тяжелые, с бахромой портьеры и подходящие к ним покрывала, коврики на отскобленном добела деревянном полу – и за три дня ее каторжной работы квартира превращалась в теплое семейное гнездо.

Приближались ноябрьские праздники, служба у Тимофея Сергеевича была трудной, поглощавшей почти все его время, дома он бывал редко. Соня тосковала в одиночестве, подруг она не заводила, ни с кем не судачила, занималась домашними делами, шила себе, маме, Зайнап блузочки, юбки и с нетерпением ждала, когда увидит своих родных.

Начинались полевые учения. Тимофей Сергеевич был бесконечно занят, дома только ночевал, даже на обед ему не всегда удавалось заскочить, перехватывал что-нибудь в солдатской столовке. Наконец он отпустил Соню в Самарканд, с условием: через две недели он снова пришлет за нею машину, и она не будет задерживаться с возвращением.

Приехала Соня к матери, предела радости не было, обнимались-целовались, приплясывали и подпевали, мерили привезенные Соней обновки, и все были безмерно счастливы. Соня привезла и корзину продуктов, паек у мужа был объемным, и им хватило, и для мамы сэкономила.

За истекшие месяцы «благополучная» дочь не появилась у матери ни разу, она даже не знала, что мать тяжело болела. Сама не пришла, Зайнап хотела к ней заехать, но мать запретила и адреса не дала, только тихо промолвила:

– Отрезанный ломоть. Забудь.

А другая приезжала, опять такая же бедная и несчастная и снова беременная. Разделила мать и сахар, и крупу; овощи, виноград и яйца разложила по авоськам и корзинкам, и отправился нагруженный «караван» из материнского дома: дочь впереди, а за нею ее выводок, каждый с поклажей.

И ей ничего о болезни матери не сказали – зачем? Она и так несчастная, и если бы даже вдруг в ее сердце нашлось бы хоть какое-нибудь сочувствие, она ничем бы помочь не смогла, а стала бы еще несчастнее, еще больше терзая больное материнское сердце…

Сонечка кроила и шила юбку и блузку по старым меркам. А оказалось, что девочка как-то неравномерно поправилась, блузочка на груди не застегивалась и юбочка на талии не сходилась. Соня с матерью переглянулись, страшное подозрение мелькнуло в их глазах, которое переросло в тихую панику.

Зайнап прекрасно носила беременность, даже не подозревая о ее существовании. Мать как-то вспомнила, что давно девочка на боль в животе не жалуется, не бегает мыться и менять трусики по три-четыре раза в день. Вспомнила, да и отмахнулась, чем-то отвлеклась.