Грех

-- Забилетами пошли. Давоню -- кивнулаподруга, амы, не больно интересуясь тонкостями знакомства, подобных которому много уже повидали и в кино, и, главное, в жизни, отъедем, отдалимся, приподнимемся над толпою, успев только краем глазазаметить, как двое парней с бутылками в карманах, эдакая подмосковная лимит, работяги-демобилизованные, пробираются к нашим подругам и, постояв с полминуточки, рукопожатиями обменявшись, вливаются в движение человеческого водоворота, в тот его рукав, который, вихрясь, течет к широкому перрону, разрезаемому подходящими-отходящими частыми электричками пикового часа.

-- В семнадцать часов двадцать четыре минут от шестой платформы отправится электропоезд до Загорска. Остановки: Москва-третья, Северянин, Мытищи, Пушкино, далее -- по всем пунктамю

Пропустим, как все там у них происходило, ибо, проводив явившуюся напороге сортира, слегкапокачивающуюся Нинку полутемным, длиннючим, с обеих сторон дверьми обставленным коридором общаги, окажемся в комнате парней и легко, автоматически, безошибочно и уж, конечно, не без тошноты восстановим сюжет по мизансцене: наодной из кроватей, пыхтя и повизгивая, трудятся подругаи снявший тельник рыжий в тельнике, априятель его, уткнув голову в объедки-опивки, спит занечистым столом праведным сном Ноя.

Нинкапытается разбудить приятеля: спервапо-человечески и даже, что ли, с нежностью:

-- Э! Слышь! Трахаться-то будем? Трахаться, спрашиваю, будем? Лапал, лапал, заводилю -- но постепенно трезвея, злея, остервеняясь: -- Ты! Ф-фавён! Пьянь подзаборная! Ты зачем меня сюдапритащил, а?! -- колотит по щекам, приподнимает заволосы и со стуком бросает голову женихаin statu quo, получая в ответ одно мычание, -- все это под аккомпанемент застенных магнитофонных шлягеров, кроватного скрипа, стонов, хрипов -- и, наконец, отчаявшись, вздернутая, обиженная, хватает плащик, сумочку, распахивает дверь.

-- Ниню куда?! -- отвлекается от сладкого занятия подруга. -- Чо, чокнулась? Времени-то! Ночевалабю

-- Ага, -- гостеприимно подтверждает рыжий в тельнике, налоктях приподнявшись над подругою. -- Он к утру отойдетю

юНо Нинка, не слушая -- коридором, лестницею, мимо сонной вахтерши, -вон, наулицу, в неизвестный городок, и мчится назвук проходящего невдали поездапод редкими фонарями по грязи весенней российской, по лужам, матерится сквозь зубы, каблучки поцокивают, и в узком непроезжем проулке натыкается нарасставившего страшно-игривые руки пьяного мордоворота.

Нинкаосекается, поворачивает назад, спотыкается о кирпичную половинку, но, вместо того, чтобы, встав, бежать дальше, хватает ее, поднимает над головою:

-- Пошел прочь -- убью! Ф-фавён вонючий! -- и мордоворот отступает, видит по глазам нинкиным, что и впрямь -- убьет.

-- Е..нутая, -- вертит пальцем у виска, когдаНинкаскрывается заповоротомю

Ни мента, ни дежурного, пожилая только какая-то парочканервно пританцовывает накраю платформы, ежесекундными взглядами в черноту торопя электричку. Нинка, вымазанная, замерзшая, сидит скрючившись, поджав ноги, сфокусировав глазанабесконечность, наполуполоманной скамейке.

Электричка, предварив себя ослепительным светом прожектора, словно из преисподней вынырнув, является в реве, в скрежете, в скрипею Нинка, не вдруг одолев ступор, едвауспевает проскочить меж схлопывающимися дверьми, жадно выкуривает завалявшиеся в сумочке полсигареты, пуская дым через выбитое тамбурное окошко в холод, в ночь -- и входит в вагон, устраивается, где поближе.

Колесапостукивают успокоительно. Вагон, колеблясь, баюкаетю

В противоположном конце -- длинновласый бородач уставился в окно: молодой, в черном, в странной какой-то нанинкин вкус шапочке: тюбетейке -- не тюбетейке, беретике -- не беретике.

Нинкабросает напопутчикаодин случайный ленивый взгляд, другой, третийю Лицо ее размораживается, глаз загорается. Нинкавстает, распахивает плащик, решительно одолевает три десяткаметров раскачивающегося заплеванного пола, прыскает по поводу рясы, спускающейся из-под цивильной курточки длинновласого, нагло усаживается прямо напротив и, не смутясь полуметровой длиной кожаной юбочки, не заботясь (или, наоборот, заботясь) о произведенном впечатлении, закидывает ногу наногу.

Длинновласый недолго, равнодушно глядит наНинку и отворачивается: не вспыхнул, не покраснел, не раздражился.

Второе занынешний вечер пренебрежение женскими ее чарами распаляет Нинку, подталкивает к атаке:

-- Вы поп, что ли? -- спрашивает онасовершенно ангельским голоском. -- А я как раз креститься собралась. По телевизору всё уговаривают, уговаривают. Почти что уговорилию

-- Иеромонах, -- смиренно-равнодушно отвечает попутчик.

-- Монах? -- сноване может удержаться Нинкаот хохотка. -- Так вам чегою этою ну, это самоею запрещено, да? -- и еще выше поддергивает юбочку. -- А жалко. Такой хорошенький. Прям' киноартист.