Грех

3. Самооправдывание в оправдании своих склонностей, привязанностей, чувств, радостей и скорбей. Сама по себе склонность, привязанность, радость и скорбь — не грех, любовь к ближнему — одна из двух заповедей, “на которых стоят закон и пророки”. Но может стать грехом, так как и в любви к ближнему своему я люблю себя самого. Тогда это грех и все же еще не сам грех. Когда я замечу, что, любя ближнего своего, я и в этой любви, какой бы она ни была самоотверженной, люблю себя самого, и может, еще больше, чем своего ближнего, тогда я начинаю лицемерить перед самим собой и перед Богом. Я задаю себе вопросы, начинаю сравнивать свою любовь к ближнему и к Богу. Эти вопросы глупые, потому что Бог не человек и любовь к Богу не такая, как к человеку. И в то же время эта одна и та же любовь — и к Богу и к человеку, они совместны, потому что это одно и то же, хотя и не одно и то же. Это тайна, сердце понимает эту тайну, а уму и не надо понимать ее. Если же я начинаю задавать себе эти вопросы, сравнивать свою привязанность к чему-либо или к кому-либо с любовью к Богу, то не потому только, что я глуп и любопытен, не моя глупость и не праздное любопытство руководили мною, но мой грех, сам грех: я чувствую эгоизм моей привязанности к чему-либо или кому-либо и слабость моей веры и любви к Богу и хочу оправдать себя в своих глазах и перед Богом. Не привязанность к чему-либо или кому-либо конечному сам грех, а мое желание оправдать себя. При этом я скрываю свой основной грех и придумываю какие-то воображаемые отношения мои к ближнему и к Богу и доказываю Богу, что они совместны и греха в них нет. Это, может, и верно. в придуманных мною отношениях греха и нет, во всяком случае самого греха. Сам грех в том, что я придумал эти отношения, чтобы скрыть действительные отношения к моему ближнему и к Богу, придумал, чтобы скрыть свой основной грех, оправдать себя. И здесь уже необходимо получается: оправдав себя, я обвинил Бога. Совсем не надо говорить это словами, то есть говорить прямо: я против Бога. Но в этом-то и сам грех: я скрываю от себя, что я иду против Бога. Потому что кто-то виноват в моем страдании: или я, или Бог. Оправдывая себя, я говорю Богу: Ты виноват. Этого не надо говорить прямо, это непосредственно вытекает из моего самооправдывания. В этом самооправдывании завершается моя ложь, это наиболее изощренная, утонченная ложь: слова мои благочестивы, я не сказал Богу: Ты виноват, и все же придумываю какие-то несуществующие дилеммы, потому что и нет никакой дилеммы, никакой несовместности между первой и второй заповедями, на которых стоят закон и пророки; я хитро и лицемерно придумал эту дилемму, чтобы оправдать слабость своей веры, чтобы оправдаться. Но, оправдав себя, я обвинил Бога.

В самооправдывании сам грех завершается и открывает свое подлинное лицо: в глубине души я восстаю против Бога, я хочу утвердить себя, поставить себя на место Бога. Грех хитер и лжив, как отец лжи, сам грех — это я сам, павший в Адаме, восстающий на Бога, я сам хитер и лжив: произношу благочестивые слова, а в глубине души иду на Бога.

Иов восстал на Бога. Затем явился ему Сам Бог. Фактически Он не ответил на вопросы Иова. Из поэтических слов Бога в книге Иова можно сделать только один вывод: что ты знаешь, человек? Иов смирился не потому, что получил ответ на свои вопросы, а потому, что увидел Бога. Это и есть ответ. Тогда человеку больше ничего и не надо. Ответ получает не ум, а сердце. Как увидеть Бога? Друзья Иова вели вполне благочестивые речи. Поскольку книга Иова — религиозная поэма (она написана в стихах), автор поэмы приписал друзьям Иова не только благочестивые, что вытекало из религиозных намерений автора, но часто мудрые и красивые изречения, например: человек рождается на страдание, чтобы, как дитя пламени, устремиться вверх. Это тоже отчасти ответ Иову, но автор поэмы правильно понимал, что главный ответ на вопрос — другой. Этот красивый ответ — нравственный, а главный, окончательный — только религиозный. Друзья Иова отвечали благочестиво, но умом. В теологической системе их ответы безукоризненны. Но самое главное они забыли: перед ними живой страдающий человек. Теология в конце концов дело рук человеческих. Как Хам, вместо того чтобы любовью прикрыть наготу человека, они в конце концов только гордились: мы умнее тебя, мы понимаем все, а ты ничего не понимаешь. Чего он не понимал? Что он страдает? Этого он не мог не понимать; он знал это не только на словах, но экзистенциально, он и был страдание. А откуда страдание, ни он, ни друзья его не знали. Он честно говорил: не знаю. А друзья его делали вид, что знают, поэтому лицемерили.

Иов восстал на Бога. И все же Бог оправдал его, а не его друзей. Почему?

1. Он страдал. Страдание свято.

2. Он потерял всякую надежду, всякую человеческую надежду.

3. Тогда возроптал на Бога. И вот именно тогда, когда он довел до конца самый большой грех — отчаяние и восстание на Бога, — к нему пришел Сам Бог.