– Вот, – продемонстрировал он одну из них. – На месте пожара обнаружено табельное оружие, принадлежащее командиру отдельного батальона полицейского спецназа майору Крапивину. Сам майор в ту ночь дома не ночевал. После пожара его никто не видел. Получается, что он там и сгорел.
– Ну что ж, – пожал плечами Зимов. – Тут может быть два варианта. Или свои же подельники решили, что майор слишком много успел наворотить, и от него избавились. Или же он имитировал собственную гибель. А сам сейчас где-нибудь за границей ошивается с фальшивым паспортом.
– Видимо, сгорел. Там стрельба была. Куча гильз и от «макарова», и от автоматов. Да и бочки простреленные. Похоже, что его мертвого в огне оставили.
– Скорее всего, так. А еще кто?
– Пара охранников сгорела. Но это так, мелочовка. Главное, что в огне погиб и настоятель монастыря архимандрит Филарет.
– Что, и тело нашли? – поинтересовался Валерий Павлович.
– Тела не нашли. Вот все, что от него осталось, – продемонстрировал Нежин еще одну фотографию.
В изображении отдаленно угадывались останки дорогущих часов «Ролекс», которые имел обыкновение носить иеромонах.
– Так больше ничего и не осталось?
– Ну, еще лужица расплавленного серебра – предположительно от панагии, которую носил архимандрит. Так что почти со стопроцентной уверенностью можно сказать, что он превратился в пепел и с дымом поднялся к небесам.
– Чтобы потом гореть в аду, – добавил Зимов.
– А вот это уже сто процентов. Потому как открылось еще одно очень интересное обстоятельство. За день до пожара на свечном заводе «правая рука» Филарета…
– Десница, в смысле, – вставил Валерий Павлович.
– Не понял?
– Ну, это так «правая рука» по-старославянски называется – десница. Ты что, не слышал: «десница Господня», «посадить одесную»?
– Слышал, конечно. Но из-за этой службы все умные слова забываются. У меня сейчас в голове одна протокольная лексика присутствует.
– Ну так что «правая рука» Филарета?
– Отец Меркурий заказным письмом за день до пожара отправил в Патриархию покаянное послание. Мол, он знал о финансовых нарушениях и махинациях, которые творит в монастыре архимандрит, но пытался его усовестить, призывал покаяться. А тот упорствовал.
– Короче, отец Меркурий написал на Филарета донос, если выражаться протокольным языком?
– Именно донос. И теперь вот что получается. В Патриархии прегрешения архимандрита признают, на это Меркурий и документы представил. Вроде бы выходит, что Филарет осознал, что впал в смертные грехи, и решил вот таким вот нетривиальным способом покарать себя. Поджег свечной завод и сгорел вместе с ним, почему-то прихватив с собой на тот свет майора Крапивина. Нашлись и свидетели, которые показали, что это архимандрит вроде бы киллеров нанял, чтобы священников, знавших о его махинациях, убрать.
– Бред полный получается.
– И я говорю – бред. Но только ни церковное начальство, ни мое так не считает. Мне прямым текстом сказали, что дело это никогда до суда не дойдет. На него все время будут продлевать и продлевать сроки расследования, до бесконечности. И огласки никакой не будет. Хорошо, что еще никому в голову не пришла идея объявить архимандрита мучеником, который сгорел, пытаясь потушить пожар. Все, перспектив никаких – дым в небо, концы в воду. А отца Меркурия, скорее всего, когда траур по архимандриту окончится, назначат настоятелем монастыря.
– А ты кофе-то пей, пей. Хороший получился.
– Начальство мне сказало в отпуск уходить, – совсем упавшим голосом произнес Нежин, отхлебывая остывший кофе.
– Может, плюнь на все и отдохни? Чего головой о стенку биться? Пусть уж Господь со священниками разбирается: кого в рай, кого в ад. Не нам, мирским людям, в церковные дела лезть.
– Не могу я так, – признался Нежин. – Убийство есть убийство. И неважно, кого убили – бомжа возле подъезда или священника.
– У тебя есть зацепки?
– Есть, – тут же отозвался Николай. – Мужик тот, что меня вырубил возле скита убитого монаха-отшельника.
– Думаешь, он исполнитель убийства? Его Филарет или кто там еще нанимал? – По голосу Зимова чувствовалось, что он не верит в то, что говорит, – просто подталкивает своего ученика к правильному решению.
– Загадка он для меня. В то, что он убийца, не верю.
– Это почему? Опера, тебя то бишь, он грамотно вырубил. Рука не дрогнула. Значит, жалости в нем немного.
– Знаете, мне кажется, что он тоже мент.
– Ну, ты даешь. Тогда чего он на тебя набросился?
– Нутром чую, что мент. Он же, когда уходил, «табель» мой не подобрал и удостоверения не тронул. Уголовник первым же делом, чтобы мне напакостить, ствол бы забрал и ксиву.
– Конечно, за это с оперативника первый спрос.