Грек-толмач

— Отлично! Отлично! Надеюсь, м-р Мелас, вы не рассердились, что мы не могли обойтись без вас. Если вы хорошо отнесетесь к нам, то не пожалеете, если вздумаете сыграть с нами какую-нибудь штуку, то… да хранит вас Бог.

Он говорил отрывисто, нервно, хихикая между словами, но почему-то он внушил мне больше страха, чем мой спутник.

— Да что вам от меня нужно? — спросил я.

— Только, чтобы вы задали несколько вопросов одному греку, который в гостях у нас, и затем передали бы нам его ответы. Но спрашивайте только то, что вам скажут, или… — тут он опять нервно захихикал, — лучше бы вам было не родиться.

С этими словами он отворил дверь и ввел меня в комнату, по-видимому, роскошно убранную, но тоже плохо освещенную единственной, полуспущенной лампой. Комната была большая и, судя по тому, что мои ноги утопали в коврах, очевидно, богато меблированная. Мимоходом я видел бархатные стулья, высокий белый мраморный камин и, как мне показалось, с одной стороны его набор японского оружия. Под самой лампой стоял стул; пожилой человек указал мне на него. Молодой вышел из комнаты и быстро вернулся через другую дверь, ведя за собой джентльмена, одетого во что-то вроде халата. Джентльмен медленно подходил ко мне. Когда он вошел в круг слабого света от лампы, я содрогнулся от ужаса при виде его. Он был смертельно бледен и страшно истощен. Его выпуклые глаза сверкали, как у человека, дух которого сильнее плоти. Но что поразило меня больше всех признаков физической слабости, — это то, что все его лицо было покрыто полосами липкого пластыря, скрещивавшимися между собой; такая же большая дорожка пластыря была перекинута через рот.

— У тебя аспидная доска, Гарольд? — крикнул пожилой, когда вошедшее странное существо скорее упало, чем село на стул. — Руки у него свободны. Ну, дай ему грифель. Предлагайте ему вопросы, м-р Мелас, а он напишет ответы. Прежде всего спросите его, готов ли он подписать бумаги.

Глаза незнакомца вспыхнули.

— Никогда, — написал он по-гречески на доске.

— Ни на каких условиях? — спросил я по приказанию нашего тирана.

— Только в том случае, если я увижу, что ее венчает мой знакомый греческий священник.

Пожилой захихикал язвительно.

— Вы ведь знаете, что вас ожидает в таком случае?

— Лично мне все равно.

Наша странная беседа была частью в устном, частью в письменном виде. Несколько раз я должен был предложить ему подписать бумагу и несколько раз передавал его негодующий ответ. Но скоро мне пришла в голову удачная мысль. Я стал прибавлять свои слова к каждому вопросу, сначала невинного свойства, чтобы убедиться, не понимает ли по-гречески один из наших компаньонов. Когда же я увидел, что они даже и не подозревают, я начал более опасную игру. Вот, приблизительно наш разговор.

— Ваше упрямство только повредит вам. Кто вы?

— Мне все равно. Я иностранец.

— Вы сами навлекаете беду на себя. Сколько времени вы здесь?

— Пусть будет так. Три недели.

— Состояние никогда не перейдет к вам. Чем вы больны?

— Оно не перейдет к негодяям. Они морят меня голодом.

— Вы будете свободны, если подпишете. Кому принадлежит этот дом?

— Я никогда не подпишу. Не знаю.

— Этим вы не окажете ей услуги. Как ваше имя?

— Пусть она сама мне скажет это. Кратидес.

— Вы увидите ее, если подпишете. Откуда вы?

— Так, значит, я никогда не увижу ее. Из Афин.

Еще бы пять минут, мистер Холмс, и я подкопался бы под всю эту историю и под самым носом у них. Следующий вопрос уяснил бы мне все, но в это мгновенье открылась дверь и в комнату вошла женщина. Я разглядел только, что она была высокого роста, грациозна, с черными волосами и в каком-то свободном белом платье.

— Гарольд! — сказала она по-английски с иностранным акцентом. — Я не могу оставаться дольше; так скучно оставаться одной, о… о, боже мой, это Павел!

Последние слова она произнесла по-гречески. А незнакомец в один миг с судорожным усилием сорвал со рта пластырь и с криком «София, София!» бросился в объятия женщины. Объятия их длились, однако, лишь мгновенье. Молодой человек поспешно кинулся к незнакомке и вытолкал ее из комнаты, а пожилой ловко справился со своей истощенной жертвой и вытащил в противоположную дверь. Я остался один в комнате, вскочил на ноги с смутной надеждой узнать, что это за дом, в котором я находился. Хорошо еще, что я не успел ничего предпринять. Подняв голову, я увидел, что старший из мужчин стоит в дверях и пристально смотрит на меня.

— Довольно, м-р Мелас, — сказал он. — Вы видите, мы заставили вас принять участие в нашем домашнем деле. Мы бы не стали беспокоить вас, если бы наш друг, говорящий по-гречески и начавший переговоры, не должен был вернуться на восток. Нам необходимо было заменить его кем-нибудь, и мы очень рады, что вы хорошо знаете греческий язык.

Я поклонился.

— Вот пять соверенов, — продолжал он, подходя ко мне. — Надеюсь, вы останетесь довольны вознаграждением. Но помните, — прибавил он, слегка дотронувшись до моей груди и хихикнув, — что если вы проговоритесь хоть единой человеческой душе, то да сжалится господь над вашей душой!