Грейвел

— Это самая нелепая вещь, которую я когда-либо слышал, — сказал Сайкор, его веселый тон звенел насмешкой. — На самом деле это смешно. Я имею в виду, посмотрите на нее. — Он взглянул на Алекс и снисходительно добавил: — Без обид.

Как, собственно, она должна была не обижаться на это?

«Нийкс, мне жаль это говорить, но твой отец — придурок», — она быстро прорвалась сквозь их ментальную связь, не в силах ничего с собой поделать.

Его ответ пришел так же быстро, и он достаточно рассказывал о его собственных отношениях с отцом, чтобы он не спрашивал подробностей. Все, что он сказал, было:

«Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю».

— Здесь нет реального выбора, — сказал Гайэль. — Мы можем принять предложение Эйвена о свободе и вернуться в Мейю, чтобы максимально использовать его правление в комфорте наших собственных домов, или мы можем оставаться здесь в ловушке, как трусы, и ждать, пока жалкий человек не… что? Спасет нас всех? — Он рассмеялся. Это был резкий, злобный звук. — Я бы предпочел рискнуть и быть Заявленным.

— Твое мнение уже было учтено, Гайэль, — коротко сказала Кия. — Голосовать остается только Роатусу.

Заин хрустнул костяшками пальцев и напомнил:

— И это голосование — всего лишь символический жест. Как я уже сказал, Алекс никуда не пойдет.

— Ты… — начал Гайэль, его лицо побагровело, но Роатус прервал его.

— Достаточно, — сказал древний меярин, переходя на свой родной язык, его тон не допускал возражений. — Вы ведете себя как кучка избалованных юнцов. У нас и так достаточно поводов для беспокойства, чтобы вы не дрались друг с другом по пути. Откройте глаза и поймите, что это касается не только вас, так же как и не только смертной девушки.

Виновники спора слушали его слова, и он продолжил на меяринском:

— Никогда не бывает легко отдать решающий голос, но в данном случае Гайэль прав: здесь нет реального выбора.

Алекс почувствовала, как у нее упало сердце. Гайэль выглядел самодовольным, Сайкор выглядел скучающим. Заин и Кия оба напряглись и открыли рты, чтобы возразить. Но Роатус поднял руку, призывая к тишине, и продолжил говорить.

— Если мы не передадим девочку Эйвену, тогда мы можем оказаться в войне за наш город — действительно, за наш мир — где нам придется сражаться против наших собственных людей, наших семей, наших друзей, всех, которые находятся под контролем Эйвена. Мы можем потерять тех, кто нам дорог, и нет никакой гарантии, что мы одержим победу.

Надменный взгляд Гайэля только усилился, настолько, что Алекс почти ожидала, что он начнет кукарекать.

— Однако, — сказал Роатус, заставив Гайэля резко взглянуть на него, — если мы действительно передадим девушку Эйвену, тогда, как сказала Кия, не будет не только гарантии триумфа… не будет никакой надежды на это. Наши близкие проживут всего полжизни, бездумно вынужденные подчиняться каждой прихоти Эйвена. И даже если бы мы могли доверять его обещанию не Заявлять на нас Права, как мы могли бы жить в мире с самими собой, если мы променяем нашу собственную свободу на жертву единственной надежды для нашей расы?

Роатус покачал головой и продолжил:

— Нет, здесь нет реального выбора. Это уже не просто вендетта Эйвена против смертных. Он объявил войну Мейе, и те из нас, кто остается на свободе, несут ответственность перед нашим домом и нашим народом.

Переводя решительный взгляд с одного человека на другого, Роатус тихо закончил, на этот раз на общем языке:

— Мы не можем передать девушку Эйвену. Это означало бы конец расы меярин. И, я полагаю, конец Медоры, такой, какой мы ее знаем.

Алекс буквально поникла от облегчения. Не потому, что она сомневалась, что Кия и Заин нашли бы способ вытащить ее оттуда в целости и сохранности, если бы трое других потребовали ее выдачи, а потому, что, если она правильно перевела заявление Роатуса, тогда он был твердо на стороне в борьбе против Эйвена. Не только для Мейи, но и для Медоры. И если его голос был решающим, то его мнение должно было быть поддержано остальной частью совета, а также всеми меяринами, которые остались свободными в Драэкоре.

— Это возмутительно! — воскликнул Гайэль. — Она всего лишь один человек!

— А Эйвен — всего лишь один меярин, — спокойно ответил Роатус. — И все же посмотри, какое бедствие он навлек на нас. Одинокий камень, падающий с вершины горы, может превратиться в снежную лавину. Не стоит недооценивать силу волевого индивидуума, Гайэль… человека, меярина или кого-то еще.

Кипя от злости, но не в силах спорить перед лицом сдержанной мудрости Роатуса, Гайэль зарычал и, развернувшись на пятках, вышел из палатки, не оглядываясь.

Сайкор последовал за ним, но только после уважительного кивка Роатусу… и расчетливого взгляда на Алекс, который заставил ее почувствовать себя образцом под микроскопом.

Когда их осталось всего четверо, Роатус повернулся к Алекс.