Грейуорен

Его внезапно осенило, что он ищет среди них свою мать. Не вырастившую его Аврору Линч. А Мор О-Коррах, свою настоящую мать, биологическую мать, женщину, которая стала прототипом присненной Авроры. У него не было причин считать, что она может оказаться среди пленников, кроме того факта, что она работала на Боудикку. Он приложил столько усилий, чтобы найти ее, размышлял Диклан, а она даже не захотела его увидеть. Мор прислала вместо себя грезу, выглядящую точь-в-точь как Ниалл в молодости, и предупредила Диклана держаться подальше и беречь Ронана.

Что ж, он не справился с задачей, верно?

Двери лифта открылись, и он увидел последнюю узницу. Долговязая юная девушка привалилась к обшитой панелями стенке кабины. Для нее не понадобились стяжки и скотч. Она спала.

На табличке возле ее колена сообщалось: «Я ЗАБЫЛА, ЧТО Я БЕСПОМОЩНА».

Диклан заставил себя шагнуть в лифт. Он слышал собственное дыхание, словно ему на голову надели мешок.

Двери плавно закрылись.

Он нажал кнопку десятого этажа.

Диклан возненавидел каждую секунду этой поездки. Происходившее напоминало какое-то безумие.

Табло под потолком лифта мигало все время, пока кабина, ветхая, как и весь отель, ползла вверх.

Как только загорелась цифра девять, девушка приоткрыла глаза. Совсем немного. Только на мгновение. Но стоило на табло вспыхнуть цифре десять, глаза пленницы распахнулись. Живительные магниты, – догадался Диклан.

Особое приглашение позволило ему подняться на десятый этаж, заполненный живительными магнитами, и какой-то из них оказался настолько мощным, что смог разбудить девушку в лифте. Не настолько, чтобы пробудить ее тело, но достаточно, чтобы пробудить ее разум.

Двери лифта распахнулись, девушка вздохнула, и Диклан понял, что ее посадили в лифт в качестве наказания. Или пытки. Выбирайте слово сами. Сколько бы ни продлился Волшебный базар, она будет подниматься в кабине лифта вверх, приходя в сознание, а потом раз за разом снова погружаться во тьму.

А после она сгорит вместе со зданием?

Диклан колебался.

– Лот 531, – прошептала девушка. – Это я. Ставка высока.

Он вышел из лифта.

И оказался в окружении живительных магнитов. Когда-то здесь располагался номер люкс, теперь же каждая комната превратилась в экспозицию предметов искусства. Стеклянные полки были заполнены ювелирными изделиями, серебром и фрагментами скульптур. Бронза на постаментах. Рисунки в тубусах. Картины за бархатным канатом. Платья и жакеты, туфли и перчатки, искусно украшенные бисером, драгоценными камнями и вышивкой. Даже выставленная здесь кровать с изумительной резьбой, покрытая эффектными стегаными одеялами и гобеленами, явно была магнитом.

У каждого дверного проема стоял громила с оружием наперевес.

Какими бы ни были ставки на Волшебных базарах раньше, сейчас они многократно возросли.

Диклан оказался лицом к лицу с Магриттом.

Для него стало такой неожиданностью увидеть картину в подобном антураже, что он не смог изобразить привычное равнодушие. Знаменитое полотно, официально названное «Сын человеческий», большинству людей, далеких от искусства, было известно как «Человек в котелке», что на самом деле являлось названием другой, менее известной картины Магритта с изображением голубя. На выставленном здесь полотне был изображен анонимный бизнесмен в темном пиджаке, красном галстуке и шляпе-котелке. Он стоял лицом к зрителю на фоне каменной кладки. Его руки безвольно свисали вдоль тела, а один из локтей был слегка согнут в неправильную сторону. Черты его лица полностью скрывало парящее перед ним зеленое яблоко.

Во время учебы в старших классах с Дикланом приключился период умеренной одержимости этой картиной. Или скорее одержимости тем, что говорил о своей работе сам Магритт, он считал, что зритель отчаянно хочет увидеть лицо мужчины не потому, что оно наверняка интереснее яблока, а потому, что, в отличие от яблока, оно скрыто. Диклан записал слова Магритта на первой странице своей тетради по английскому языку за ту четверть и до сих пор помнил их слово в слово как стих из Библии.

– Красавец, не правда ли? – спросила Барбара Шатт, бочком придвинувшись к Диклану. Представительница Боудикки, как всегда, выглядела обманчиво безобидной в невзрачной блузке с криво приколотой, оскорбительно безвкусной булавкой в виде петуха. У края бокала с шипучим напитком в ее руке лопались крошечные пузырьки воздуха.

– Сперва ты смотришь на нее и думаешь: вау, это картина! А потом понимаешь: опаньки, я ведь уже видел ее раньше, это та самая картина.

Они стояли плечом к плечу, настолько близко, что Диклан слышал, как она сопит носом, и чувствовал запах ее духов.

Он сказал:

– Все видимое скрывает под собой что-то другое, и мы всегда хотим увидеть то, что скрыто за видимым.

– Откуда это?

– Это слова Магритта.

– О! Ты умница. А в моей голове нет места цитатам. Вот шутки другое дело! К примеру, послушай: почему нос не может быть длиной двенадцать дюймов?

Диклан промолчал. Пауза затянулась, пока он наконец не сообразил, что должен что-то ответить.

– Почему?