Грегори из графства Кросс

— Папка у меня всё время всякие заумности говорит, — беспечно продолжал Харон. А Верховный даже не возражал. Продолжал смотреть на него так, как отец на шаловливое, но любимое дитя смотрит. — А ты кто такой? Как звать? А почему у тебя кожа темная? А почему волосы белые? — начал забрасывать его вопросами Харон.

— Я Грегори, Фаэтон, — сбивчиво представился тот, не зная, как на это чудо реагировать, — Хранитель.

— Ура! Папа мне друга привел! А у нас сейчас эти, как его, срединные века, вот. Пойдем! Покажу! — Харон радостно понесся вперед по направлению к небольшим скромным домам, сделанных из темного кирпича.

— Он почти ребенок, — прошептал Грег Верховному, — подросток. Как могла Сила возложить на дитя такую ношу? И почему он называет тебя отцом?

— А по-твоему у меня не может быть сына? — вскинул бровь Верховный.

— Не лги мне, Чародей, — с укором произнес Грегори, наблюдая за веселящимся Хароном — за светлым дитём сумерек. — Ты Главное порождение Силы, живущее веками. И мы с тобой слишком похожи. А он. Он особый. Я чувствую и вижу это. И ты не зря привел меня к нему.

Чародей виновато опустил взгляд.

— Я создал его из ничего, вложил в него душу и Силу. Он не стареет. И внешность не меняет на иную.

Сердце Грега сдавило. Высшее порождение Силы: создал жизнь из пустоты, из первородного хаоса, сам себя приравнял к Силе, и точно законы мироздания нарушил — без сомнений — Грег видит это в желтых глазах, но видит, что и сильной вины Верховный не чувствует. Одинокое порождение Силы, такой же как Грег. Будь у самого Грегори возможность — ни поступил бы он также?

— Да идешь ты или нет?! — вновь подскочил к нему Харон, схватил за руку и потащил вперед.

Как бы то ни было, но могущественное создание того стоило — побыв с ним несколько минут, Грегори это знал точно, и Верховный знал, и Сила. А Хранитель сумеречной планеты только что принес свет в жизнь Грегори.

…

И этот свет Грегори видел, перемещаясь раз за разом по времени. Следующий его скачок был в более далекое будущее — на семьдесят лет вперед. В один из городов пришла хворь. Сыпь чакхи давно уже научились лечить, но болезнь не пожелала сдаваться, стала сильнее, не давала себя излечить.

Грегори был умен и начитан, Грегори видел разные миры. Грегори мог остановить вулкан и изменить русло реки. Но Грегори не был силен в лечении.

«Если бы мог. Если бы я мог спасти тогда Мию», — с отчаянием думал он, мерно шагая по стенающему граду: больному и мрачному. Этот город напоминал Грегу собственную душу, когда мир грез отнял любимую жену.

«Мия», — то имя, что столь долго не давало покоя.

Когда Грегори женился первый раз, она была еще маленькой девочкой, на богатом и славном пиру в честь молодых супругов стояла у стены, сжав губы от боли.

— Ты станешь мужем моим, — вспомнились тогда Грегори её милые детские мечты. Но он не мог ждать, когда она вырастет, не имел права и даже не думал об этом. А Мия всё равно посещала его дом, как только представлялась возможность. Спокойной и смирной, печаль в глазах пряча.

Однажды у дерева, что росло у дороги, Грегори увидел плачущую Мию. Он тогда считал себя взрослым мудрым мужем двадцати трех лет, ей едва минуло четырнадцать — почти расцвела. И не мог он пройти мимо слез её.

— Еще два-три лета, — плакала она, без стеснения лицо на груди его пряча, — и меня отдадут в жены, неизвестно кому. А я не хочу, Грегори, не хочу неизвестно чьей быть, — странные речи вела, не слышимые ранее. Но не хотелось ругать её за это: слишком соленой влагой его рубашка пропитывалась.

— Разве не ты — нежный трепетный цветок для своего отца, — шептал Грегори успокаивающе, отставив все приличия гладил по темным кудрявым волосам, чуть жестким и пахнущим луговыми травами. — Разве позволит он, чтоб печаль глаза твои и душу омрачала. Разве не даст он тебе выбора, коль попросишь?

— Не понимаешь ты, Грегори, не понимаешь. Нет у меня выбора и не будет.

А он понимал. Только сделать ничего не мог.

Спустя три лета он послал ей голубя-вестника, чтобы вновь у того дерева встретиться. Он рассказал Мии, как не смог ослушаться отца, как посмел жену свою за другого отдать и как раскаяние душу гложет.

— Но то был долг мой, как будущего хозяина Дома Первого.

— В этом весь ты, Грегори. Ты всегда такой, сколько я тебя помню, — рассуждала Мия, а он не хотел ругаться на нее за такие вольности. — Ты знаешь только долг, и только долг для тебя важен. Это суть твоя, которую никто и ничто не сломает. И не стоит ломать её. Но просто один раз послушай, что сердце твое желает. Поверь, ничего плохого не случится. И такой ты мне нужен, — тихо-тихо призналась.

А Грег смотрел на нее, и слишком тепло на душе становилось. И через пол-лета сам он, даже с отцом не советуясь, пришел к ней в дом, чтобы в жены взять.

«И тебя никому не отдам», — понял.

И сердце в их первую ночь как никогда раньше счастливо билось. Чтобы потом вместе с её в один миг остановиться.

И много-много лет спустя шел он по городу, что страдал, как и Грег когда-то.