Греческая эпиграмма

Ты, кто до мозга костей извелся от страсти к Смердису,
  Каждой пирушки глава и кутежей до зари,
Музам приятен ты был и недавно еще о Бафилле,
  Сидя над чашей своей, частые слезы ронял.
Даже ручьи для тебя изливаются винною влагой,
  И от бессмертных богов нектар струится тебе.
Сад предлагает тебе влюбленные в вечер фиалки,
  Дарит и сладостный мирт, вскормленный чистой росой, —
Чтоб, опьяненный, и в царстве Деметры ты вел хороводы,
  Томно рукою обвив стан Эврипилы златой.

СОФОКЛУ[66]

— Это могила Софокла. Ее, посвященный в искусство,
  Сам я от Муз получил и как святыню храню.
Он, когда я подвизался еще на флиунтском помосте,[67]
  Мне, деревянному, дал золотом блещущий вид;
Тонкой меня багряницей одел. И с тех пор, как он умер,
  Здесь отдыхает моя легкая в пляске нога.
— Счастлив ты, здесь находясь. Но скажи мне, какую ты маску
  Стриженой девы в руке держишь. Откуда она?
— Хочешь, зови Антигоной ее иль, пожалуй, Электрой, —
  Не ошибешься: равно обе прекрасны они.

О СПАРТАНЦАХ

1

Мертвым внесли на щите Фрасибула в родную Питану.
  Семь от аргивских мечей ран получил он в бою.
Все на груди были раны. И труп окровавленный сына
  Тинних-старик на костер сам положил и сказал:
«Пусть малодушные плачут, тебя же без слез хороню я,
  Сын мой. Не только ведь мой — Лакедемона ты сын».

2

Восемь послала на битву с врагом сыновей Деменета, —
  Всех под одною плитой похоронить ей пришлось.
И не лила она слез, сокрушаясь, а только сказала:
  «Этих детей своих я, Спарта, тебе родила».

ЭПИТАФИЯ ФЕСПИДУ

Я — тот Феспид, что впервые дал форму трагической песне,
  Новых Харит приведя на празднество поселян
В дни, когда хоры водил еще Вакх, а наградой за игры
  Были козел да плодов фиговых короб. Теперь
Преобразуется все молодежью. Времен бесконечность
  Много другого внесет. Но что мое, то мое.

ЭСХИЛУ

То, что Феспид изобрел — и сельские игры, и хоры, —
  Все это сделал полней и совершенней Эсхил.
Не были тонкой ручною работой стихи его песен,
  Но, как лесные ручьи, бурно стремились они.
Вид изменил он и сцены самой. О, поистине был ты
  Кем-то из полубогов, все превозмогший певец!

СОСИФЕЮ[68]

Как охраняет один из собратьев останки Софокла
  В городе самом, так я, краснобородый плясун,
Прах Сосифея храню. Ибо с честью, клянусь я флиунтским
  Хором сатиров, носил плющ[69] этот муж на себе.
Он побудил и меня, уж привыкшего к новшествам разным,
  Родину вспомнить мою, к старому вновь возвратясь.
Снова и мужеский ритм он нашел для дорической Музы,
  И под возвышенный тон песен охотно теперь,
Тирс потрясая рукою, пляшу я в театре, который
  Смелою мыслью своей так обновил Сосифей.

МАХОНУ