Гребень волны

– Я об этом как-то не думал… Это разрушит концепцию замысла… Ведь главное в ней – красота, сила, молодость… – Кристенсен окончательно смешался и замолчал.

Старец, все это время пяливший на Кратова блеклые глазки-ледышки, вдруг часто заморгал и рассыпался мелким хихиканьем.

– Хорош он будет, – проскрипел он, ткнув пальцем в сторону Пазура. – Нагишом, в такой компании…

– Всякий Кристенсен мечтает стать Торвальдсеном, – сказал человек в свитере недовольным голосом. – Давайте делом займемся!

– И то, – согласился старец, оправившись от внезапного приступа веселья. – Что у него за шрамы на груди?

– Полигон, – ответил человек в свитере. – Адаптация первой ступени. Внутренними повреждениями не сопровождались. Носят скорее декоративный характер.

– Тогда уж лучше один глаз долой, – сказал старец. – Или ногу оттяпать. И эффектно, и всегда на виду… В «Железную деву»!

Костя послушно двинулся к саркофагу. Следом за ним поспешил и Кристенсен с намерением помочь.

– Ногами, пожалуйста, сюда, – сказал он.

– Я знаю, – промолвил Костя, становясь на холодный металлический диск.

– И все же я хотел бы вернуться к нашей беседе… – смущенно начал Кристенсен.

– Можно, я подумаю? – спросил Кратов. – Буду лежать и непрерывно думать.

Створки «девы» мягко сомкнулись, диск под ногами мелко завибрировал и вдруг провалился куда-то вниз. «Лежать» было не самым точным термином, чтобы обозначить положение человека внутри саркофага. Скорее, Костя висел в невидимых упругих тенетах силовых полей, спеленатый ими, как настоящая мумия, а к его телу отовсюду, жадно трепеща, тянулись стрелки, щупальца, языки датчиков. Прямо в лицо ему прянули коленчатые, как паучьи лапы, трубки с объективами на концах. Костя непроизвольно мигнул.

– Не жмуриться!!! – рявкнули над ухом.

– Косточки и впрямь целы, – проскрежетал старческий голос. – А шрамы безобразные. Будто его начали свежевать, да мясника спугнул кто-то…

– Впечатлительных девушек это должно разить наповал, – сказал Пазур, и при этих словах Кратову живо представилась его кислая физиономия.

– Сердце прекрасное! – провозгласил Кристенсен. – Наверняка доброе и любвеобильное.

– Дайте-ка мне взглянуть на такое сердце, – проворчал Пазур. – Где там у людей помещаются добро и любовь… Дьявол, как вы различаете, где сердце, где печень?!

– Да вот же, вот это, красное с желтым. А показать вам, где обитает душа?

– Подите вы с вашей метафизикой…

Костя парил в темноте и прохладе, закрыв глаза, и воображал, как они просвечивают его, простреливают импульсами, заживо анатомируют на своих экранах. Наверное, сейчас он перестал для них существовать как человек и личность. Обратился в материал, если воспользоваться словами Кристенсена. В удачно скомпонованный набор костей, мышц и органов.

– Кровь прекрасная! – объявил Кристенсен.

– Так, с фаршем покончено, – подытожил старец. – Давайте мне его мозги, это уж моя епархия. Где тут у него голова…

Кратов ощутил, как на затылок ему легла просторная ладонь с растопыренными пальцами. На самом деле это лишь почудилось. Просто к голове придвинулась особая группа датчиков, ведавшая высшей нервной деятельностью, и принялась за работу, которая в медицинских кругах называлась, кажется, «ментографией».

– Ну что, отпускаем на волю? – скучным голосом спросил человек в свитере.

– Подождите, – резко сказал старец.

Все притихли. «Что он там нашел?» – подумал Костя слегка обеспокоенно и попробовал пошевелиться. Безуспешно – невидимые путы держали крепко.

– До старта меньше часа, – нарушил паузу мастер. – Какие-нибудь проблемы? В полете мне обязательно потребуется второй навигатор.

Костя похолодел.

– Прикусите лингву, – раздраженно сказал старец.

– Простите? – не понял Пазур.

– Язык, язык… – шепотом подсказал Кристенсен.

– Вот именно, – продребезжал старец. – Видите всплеск? Вы перепугали его своей болтовней и покорежили мне всю ментограмму. Он же все слышит там внутри!

«Я все слышу, – подумал Костя тревожно. – Если он объявит о моем отстранении от полета, я прямо здесь и умру!»

Тугая паутина силовых полей внезапно расступилась. Пятки коснулись холодного металла. Крышка саркофага дрогнула и отошла.

Старец стоял спиной к полыхающим экранам. Сгорбленный, сморщенный, темнокожий, он походил на злого колдуна. Его иссохшая, словно сук древнего дерева, рука трудно поднялась на уровень лица, крючковатые пальцы раздвинулись… Теплая волна упруго толкнула Костю в грудь, обволокла, тихо и нежно погладила кожу.

– Успокойся, – сказал старец неожиданно ласковым голосом. – И подойди ко мне.

Неловко переступая непослушными ногами, Костя приблизился. Все молча смотрели на него. Теперь со всей очевидностью стало ясно, кто главный в этой комнате.

– Я буду говорить с ним без свидетелей, – промолвил старец.

Медики беспрекословно двинулись прочь. Пазур растерянно хмыкнул, пожал плечами и тоже вышел. Старец глядел на застывшего Кратова снизу вверх, глаза его оживали, обретали выражение и даже цвет.

– Расскажи мне, сынок. Все по порядку. Что с тобой стряслось неделю назад?

– Со мной… неделю назад?