Гребень волны

– Ты не пионер, – сказала Рашида. – В Галактике давно уже играют в аэрополо.

– Жаль, – Стас прикинулся огорченным. – Куда ни сунься – все уже придумано, все открыто. А ты как сохраняешь свою форму?

– Танцами, – ответила девушка. – Между прочим, танцы в невесомости – ни с чем не сравнимое зрелище. Или гравибалет. Наша Адриатика – его родина. Прозрачное море, синее небо, зеленые кроны в белых цветах – и танцевальное действо в трех измерениях!

– Послушай, – сказал Стас. – Милан Зоравица кем тебе приходится?

– Отцом. Ты слышал о нем? Наконец-то среди космических волков нашелся хотя бы один, кто знает имя величайшего танцовщика и балетмейстера восточного полушария!

– Странно. Почему же ты не двинулась по его стопам?

– Мы совершенно разные люди! Для него танец – способ существования, а жест заменяет речь. К своим семидесяти восьми он иногда с трудом находит нужное слово, чтобы выразить простую мысль, и в нетерпении танцует ее. Представляете: танцует лежа, сидя за столом, читая! Я так не умею. Я не понимаю его языка, он не понимает моего. Но мы живем в одном доме, любим друг друга, и это побуждает нас искать способ общения. Отец всерьез надеется превратить движение и жест в третью сигнальную систему. Или в четвертую, если телепатией овладеют все, а не единицы. Я имею в виду трансляцию мыслей, а не чтение эмоционального фона, которому, кажется, учат не только в Звездной разведке, но уже и в обычных лицеях… Кто знает – может быть, он своего добьется. Во всяком случае, у него есть и учение и ученики.

– Все равно странно, – повторил Ертаулов. – Что тебе нужно в Галактике? Что ты там потеряла? Тяжелая работа, смертельный риск. Там, знаешь ли, гибнут, а чаще попросту исчезают без следа. Кому будет лучше, если такая красивая женщина, как ты, растает в этой черной прорве? Танцовщицей на тебя смотрели бы миллиарды глаз, тобой любовались бы все. А не только трое мужиков из экипажа «гиппогрифа», двоим из которых, похоже, вообще нет дела до твоей красоты…

– Но тебе-то есть до нее дело? – спросила Рашида и вдруг порывисто подалась вперед всем телом, придвинув смуглое лицо с огромными сияющими глазами к Ертаулову.

От неожиданности Стас отшатнулся. Спустя мгновение он опомнился, смущенно рассмеялся, сгоняя с лица бледность.

– Пантера, – сказал он. – Твое место не в космосе, а в джунглях. В заповеднике дикой природы.

– Все мы дикая еще природа, – убежденно произнесла Рашида. – Разуму только чудится, что он правит человеком. На самом деле древние инстинкты просто позволяют ему это до поры. Чем больше позволено разуму, тем сильнее инстинкты. Они знают свою мощь, уверены в ней и помнят, что в любой момент могут отодвинуть разум, как шторку, и самолично явиться на сцену. А паническая демонстрация силы по поводу и без повода – всегда признак слабости.

– Ну вот, опять мне перепало, – констатировал Стас. – Почему виноват Костя, а достается мне? Кто меня пожалеет?

– О, так ты еще и в жалости нуждаешься! – притворно удивилась Рашида.

– Я ошибся, – сказал Ертаулов. – Никакая ты не пантера. На самом деле ты кобра. Ждешь, когда бесхитростная и потому беззащитная жертва раскроется, и тогда уже разишь без промаха своим ядовитым жалом. В самое уязвимое место и наповал.

– Это сильный комплимент, – отметила Рашида. – «Позвольте заметить вам, что игра ваша сильна…» Спасибо, Стас. Точно и тонко, не ждала от тебя. Высший класс: оскорбление, вуалирующее комплимент. Ты почти реабилитирован. Еще чуть-чуть, и я прощу тебе все недостатки.

– А что тогда будет? – заинтересованно спросил Стас.

– Тогда мы с тобой потанцуем.

– Ма-а-ало… Второй, что ты молчишь? – Стас толкнул Кратова локтем. – Члена твоего экипажа лупят почем зря, а ты меланхолично жуешь травку, будто слоновая черепаха кокосовую пальму! Где твои знаменитые ирония и сарказм? Где твои изысканные «хокку» и «сэдока» на все случаи жизни? Эта кобра из «Солнца и комет» меня заклевала. Я слышал, существуют звери, нечувствительные к змеиному яду…

– Угу, – откликнулся Костя. – Ежи и свиньи.

– И танки, – прибавил Стас. – Что с тобой нынче?!

– Я не понимаю, – сказала Рашида. – Причем здесь танк? Насколько мне, инженер-навигатору, известно, это резервуар для транспортировки жидкостей. Ты намекаешь на то, что Костя похож на резервуар, доверху наполненный противоядием?

– Паршиво у вас там, в «Солнце и кометах», с преподаванием истории, – мстительно объявил Ертаулов. – Да будет коллеге известно, что танком именовалась бронированная боевая машина на гусеничном ходу. Не путать с японскими пятистишиями «танка», коих Костя большой ценитель… В нее садят из пушки, а она прет себе и даже не чихает. А потом давит гусеницами эту пушку. Со всем расчетом. Ну же, Второй, захлопни люк, прогрей мотор и пошевели гусеницами!

– Действуй, танк, – сказала Рашида низким, хрипловатым голосом, прожигая Кратова насквозь дьявольскими бесстыдными глазищами. – Раздави маленькую хрупкую змейку… если угонишься.

– Устал я от ваших зоологизмов, – произнес Костя. – Пантеры, змеи, танки… Обезьяна эта кретинская с дурацким бананом.