Покачивая головой, она внимательно всматривалась теперь в портреты деятелей Империи, развешанные в роскошных рамах по стенам кабинета, которые были обиты гобеленами и шелками венецианской выделки; указывая на них, она произнесла:
— Все знаменитые шуты налицо! Хорошая компания, что и говорить! Эти ничтожества считаются здесь за государственных деятелей? А вот по мне, все это — одни только лакеи, да притом еще из самых скверных!
Торопливыми, мелкими шажками он бросился к ней и, воздев свои старческие руки, вне себя от волнения, стал умолять:
— Не так громко, прошу вас, немного потише!
— Смотри-ка! — с насмешкой сказала она. — Оказывается, он отлично слышит!
Потом, скрестив на груди руки, продолжала, величественная в своем жалком, уже во многих местах заштопанном платье:
— Ради того, чтобы попасть сюда, мне пришлось раздобыть подписи кое — кого из вам подобных: я получила их не без труда, но вот я здесь… Кто я такая? Не волнуйтесь, об этом вы узнаете. Что мне от вас нужно? О, не так много, уверяю вас.
Только высказать тебе — ах, простите, вам! — высказать все то, что слишком уж давно лежит у меня на сердце. Немножечко терпения, прошу вас! Придется уж вам потерпеть, не зря же вы оказали мне высокую честь и приняли меня. Но прежде всего, сделайте милость, — сядьте. В наши годы стоять тяжеловато, тем более что кое-кто из нас уже давненько утратил привычку держаться прямо; да ну, согнитесь же! Для вас это не составит труда — вы имеете дело с королями, вы ведь придворный, а попросту говоря, лакей. Но я освобождаю вас от обязанности быть со мной любезным, даже просто вежливым. К чему это? Право, здесь это будет не к месту, совсем не к месту. Я ведь женщина из народа, ну а вы — вы особа. А значит, вы имеете полное право принимать меня, растянувшись на животе или на спине, как уж вам заблагорассудится. Так валяйте, ваше превосходительство, не стесняйтесь…
Он сел подле нее, дрожа под ее оскорбительным взглядом, и, быть может, для того, чтобы придать себе немного уверенности, слегка коснулся рукой ленточки ордена Почетного Аегиона, который носил на шее.
— Ах, да, — сказала она жестко, — на вас ведь наложена метка! Об этом я слышала, сударь! Шельму всегда отметят!
При этом новом оскорблении, так внезапно брошенном ему прямо в лицо, кавалер ордена Почетного Легиона попытался было в негодовании встать, но силы изменили ему; уничтоженный, он снова упал на стул рядом с ней.
— Бедный ягненочек, до чего же он расстроился, — вполголоса сказала она, злобно посмеиваясь; затем, помолчав немного, резко заговорила: