Гражданин Преисподней. Дисбат

– Вот ты о чем… – горько усмехнулся Леха. – Нет, живой пока. Сам видишь. Скитаюсь по разным забегаловкам. Многие меня уже за своего принимают. Если ты и в самом деле человек – присоединяйся. – Это уже относилось к Синякову.

– Сказано тебе было – он сына ищет! – повысил голос Шишига.

– Не надо на него кричать, – вступился за Леху Синяков. – Смотри, он и так еле живой.

– Сам виноват! – отрезал Шишига. – Знал, на что идет.

– Кто виноват? Я? – Леха, уже почти лежавший грудью на столике, резко выпрямился. – Вурдалаки проклятые! За сладкую ягодку меня здесь держите? Да еще подбиваете дорогу в наше расположение показать! Думаешь, я не понимаю, для чего этот разговор затеяли? – он гневно уставился на Синякова. – Сыночек, видите ли, у него пропал! И я за кружку бормотухи должен объяснить, где его искать! Выложить все подробности! А вокруг сто ушей! Даже вон та падла мордатая нас внимательно слушает! – Леха указал рукой на привратника.

Хотя от амбала в ливрее их отделяло чуть ли не десять столиков, за которыми громко гомонила нетрезвая публика, тот на слова Лехи отреагировал незамедлительно.

– Опять выступаешь, сморчок? – зловеще осведомился привратник, направляясь в их сторону.

– Молчу, молчу… – Леха втянул голову в плечи, словно черепаха, заметившая приближающегося шакала.

– Выметайся отсюда! И вы оба тоже! – Его указательный палец, на котором вместо ногтя имелся устрашающего вида кривой коготь, ткнул сначала в Шишигу, а потом в Синякова. – Только рассчитаться не забудьте!

– Один момент! – Шишига торопливо полез себе за пазуху.

– Не суйся! – рявкнул привратник. – Уж если в вашу компанию человек затесался, пусть он и рассчитывается.

И тут до Синякова дошло, что слова эти касаются вовсе не дезертира Лехи, уже торопливо пробирающегося к выходу, а лично его самого.

Шум в пивной стал быстро стихать, как это бывает в театре, когда поднимается занавес. Все сидевшие поблизости пялились на их столик. Еще оставалось неясным, какое именно представление здесь сейчас разыграется – трагедия или фарс, – но главным действующим лицом в нем (наряду с привратником, конечно), предстояло быть Синякову.

– А в чем, собственно, дело? – Он снизу вверх глянул на своего визави.

– Ты дурачка не валяй. Сам ведь знаешь, чем для нас человек интересен.

По бесстыдно-откровенному тону привратника Синяков сразу понял, что вляпался в очень даже скверную историю.

Никаких денег у него с собой не было (да и не о деньгах тут вовсе шла речь), а из оружия имелась только одна волшебная иголка. Уж если она в свое время вывела из строя такого опасного противника, как Дарий, то и против чересчур распоясавшегося беса должна помочь.

Стараясь не выдавать себя ни единым резким движением, Синяков осторожно сунул руку в карман, однако там уже шарила лапа привратника. Была она хотя и тяжелой, но какой-то мягкой, рыхлой, словно вылепленной из теста.

Синяков знал немало приемов, проводящихся на кисть руки либо на пальцы, но в их короткой вялой борьбе верх одержал привратник, и причина тут крылась не в силе беса, а в слабости человека.

Синяков, еще минуту назад вполне здоровый и энергичный, вдруг почувствовал расслабляющую дурноту, словно не пива перед этим выпил, а какого-то парализующего зелья. Не было сил ни шевельнуться, ни даже открыть рот.

– Вот это, оказывается, что такое! – Привратник со всех сторон рассматривал изъятую у Синякова иголку. – Вещь, конечно, завидная, да только здесь от нее никакого проку нет. Она в мире людей делалась и только там силу имеет.

Эта печальная весть еще не дошла до сознания Синякова (в данный момент сильно затуманенного), а привратник уже вложил иголку обратно в его беспомощную ладонь:

– Забирай назад, нам чужого не надо. – При этом он, словно невзначай, полоснул своим когтем, острым, как бритвенное лезвие, по запястью Синякова.

Кровь потекла тоненькой, неверной, болезненной струйкой, словно моча при аденоме простаты, и привратник ловко подставил под нее пустую кружку.

– Ты пальцами, пальцами шевели! – говорил он, низко склонившись над Синяковым. – И, главное, ничего не бойся. Подохнуть мы тебе не дадим. Вы ведь своих дойных коров тоже не режете.

«Вот это называется влип, – мысли в голове Синякова ворочались туго, словно шестеренки в изрядно заржавевшем механизме, – засунут меня сейчас в какой-нибудь чулан и постепенно выпьют всю кровь по капельке. Начхать бесам на это пиво. Им совсем другого напитка хочется…»

Не дождавшись, пока кружка наполнится до краев, привратник зажал рану пальцем и принялся шумно лакать кровь. Публика с нескрываемой завистью зашумела. Послышались реплики типа: «Куда тебе все одному, пиявка толстопузая!» и «Поделись, вахлак, с нами, а не то лопнешь!»

– Молчать, малахольные! – прикрикнул на них привратник. После выпитого глаза его сразу замаслились, а под носом нарисовались багровые усы. – Не про вас это угощение!