Грас

Этот чертов шкаф оказался ужасно тяжелым, я все думал, кто помогал матери его двигать. Наверняка Санье. Я с грехом пополам освободил доступ к люку, заодно заменил лампочку под потолком. Пробило шестнадцать часов, свет дня казался призрачным, и я размечтался об опаленном, залитом солнцем бесконечном пляже, вроде того, что на снимке.

Умоляю, пусть вернется лето!

Я потянул за выдвижную лестницу, ее концы глухо стукнули об пол. Прибежали дети, оставив свою «Монополию», – любопытные, в этом они похожи на свою тетку. Все вместе мы осторожно поднялись наверх, как по трапу.

Помещение под крышей было когда-то превращено в светлое, приятное пространство, вполне пригодное для чтения и ничегонеделания, в том числе и распутного. Это было единственное место в доме, которое я любил. Подростком я проводил здесь много времени, читал книжки, рисовал, целовался с девчонками или просто мечтал, поскольку широкое мансардное окно смотрело прямо в небо, а из второго окошка, круглого, открывался великолепный вид.

Но не сегодня. Густой свинцовый туман окутывал долину, закрывая пейзаж до самой земли. Тем не менее все осталось таким, как в моей памяти, точно таким же, как во все предшествующие годы: все, кроме большого кукольного дома, стоявшего посреди комнаты. Дети, разумеется, жадно на него набросились. Этот предмет, впечатляющий своими размерами, принадлежал моей матери и был сделан моим дедом, а потом долго был страстью моей сестры. Я считал его пропавшим, во всяком случае, напрочь забыл о нем. Мне сразу вспомнилось, как мы с Лиз устраивали битвы Кена и Барби в «гостиной», прежде чем самим по-настоящему схватиться врукопашную. Мне было лет шесть-семь, Лиз – в два раза больше, и нашим любимым занятием в то время было мутузить друг друга. Мы называли это «схваткой». Хватали друг друга за плечи и толкались, это неизбежно причиняло мне боль – она ведь была сильнее меня. Я начинал плакать, приходила мама, ругала нас, или же это была няня, сначала Элоди, потом Мариза, а потом не стало никого, ни чтобы меня отшлепать, ни чтобы отругать. Лиз уехала, а я стал достаточно взрослым, чтобы постоять за себя.

Как бы там ни было, эта игра в борьбу длилась много лет, регулярно заканчиваясь одним и тем же – я в слезах и мы оба наказаны. Однако я начинал снова, продолжал соглашаться на эту «игру», даже сам этого просил, насколько помню. У нас с Лиз была такая разница в возрасте, что я почитал ее как наставника. И всегда гордился такой старшей сестрой, холерической и бесстрашной, и был готов на все, лишь бы она обратила на меня внимание, хотя бы и ради того, чтобы поколотить.

– Пап…

Тонкий голосок Колена вырвал меня из прошлого, словно легкий шум в ушах, долетевший из дальнего далека. Я обернулся. Близнецы, выпрямившись по стойке «смирно», стояли в стороне от кукольного дома. Оба были бледны, казались застывшими и сами выглядели как куклы, две гигантские бледноволосые куклы с вытаращенными глазами.

– В чем дело?

Они не ответили. Я сделал несколько шагов по направлению к дому. В точной копии той комнаты в конце коридора, куда поместили детей, как раз и сидела кукла, в самой середине «комнаты». Она была одета в лохмотья, остатки бального платья из зеленого атласа, голова обрита. Но главное – у нее не было глаз. Глаза были вырезаны по кругу, будто резаком для бумаги, придав заурядной Барби устрашающий вид. Наверное, я тоже побледнел, но все-таки улыбнулся детям.

– Это кукла тети Лиз. Как вы сами можете убедиться, она не слишком-то о ней заботилась!

Близнецов это не развеселило.

– Можно спуститься?.. – спросил Колен, уже поставив ногу на лестницу.

– Да, конечно. Только осторожнее, ступеньки крутые.

Солин бросила на меня раздраженный взгляд – ладно, знаем. Это ужасно, Кора, но я не могу удержаться, чтобы не сказать: «Осторожнее». Своего рода рефлекс. Стараюсь не думать, как они подростками отправятся на какую-нибудь вечеринку, напьются и поедут домой в машине с мертвецки пьяными приятелями. Риск и легкомыслие… Мы ведь все это делали, разве нет? И они тоже будут, и мое «осторожнее» тут ничего не изменит; просто еще одна из тех напрасных мыслей – напрасных и убийственных, которые вечно от себя отгоняешь, но никак не можешь прихлопнуть.

Я смотрел на куклу и качал головой. Всего лишь старая изуродованная Барби, гротескный кусок пластика, и если ее трупный вид мог испугать шестилетних детей, то я все-таки не был неженкой до такой степени. Единственное, что меня занимало – кто привел ее в такое состояние и зачем достал этот «дом»? Он был похож на миниатюру из моего сна, из моего прошлого – уменьшенная, но совершенная точная во всем копия. Своего рода макет, и эта мысль скрутила мне внутренности. Я бросил Барби в картонную коробку со всяким хламом и тут услышал ужасный шум на первом этаже. Одновременно вырубилось все электричество и раздался мамин крик.