Грант вызывает Москву.

В темноте та тихая улочка выглядела уже опасной: здесь в любом месте могла таиться невидимая засада. И домик тоже не казался погруженным в надежный покой. Он настороженно смотрел на улицу своими темными окнами. Целый час Шрагин, укрывшись в темноте, вел за ним наблюдение — ни звука, ни малейшего шевеления. Надо идти…

Шрагин наискось пересек улицу, поднялся на крыльцо домика и отрывисто постучал в дверь. Долго ничего не было слышно, потом что–то заскрипело за дверью, раздался лязг запора, и дверь приоткрылась.

— Вам кого? — спросил из щели невидимый человек.

Шрагин сказал парольную фразу.

В ответ — молчание: секунда, другая, третья… Целая минута молчания, но дверь оставалась приоткрытой. Шрагин стиснул в кармане рукоятку пистолета. И в это время он услышал нужный ответ…

И вот он уже сидит за столом в маленькой душной комнатке, еле освещенной мерцающим огоньком коптилки. По другую сторону стола напротив него — плечистый мужчина в матросской тельняшке, с благообразным лицом Николая–угодника, с железными очками на носу. Шрагин уже знал, что его зовут Андрей Прокофьевич.

— Да, кинули вы мне под ноги гранатку… — пощипывая бородку, тихо говорил Андрей Прокофьевич. — Пароль–то уже полгода, как изменен. Лежит под ногами граната, шипит, а что делать — не знаю. По всем законам я должен был послать вас к чертовой матери, а с другой стороны… — Он вынул из–за голенища нож и показал его Шрагину: — Вот на него я, на случай, и положился. А где же вы этот пароль получили?

Шрагин рассказал про Алексея Михайловича.

— Первичные кадры, — вздохнул Андрей Прокофьевич. — Мы только в январе узнали, что он оставлен, понаблюдали за ним, видим — пустое место, и решили — от греха подальше — пароль изменить.

Шрагину повезло отчаянно. Андрей Прокофьевич был активным участником подполья и имел возможность связать Шрагина с нужными людьми.

Два дня подряд Шрагин в условленный час приходил к памятнику Ришелье, ждал положенные двадцать минут и уходил.

И только на третий день Андрей Прокофьевич пришел. Они отправились в Приморский парк.

— Встретиться с вами не могут… пока… — сказал Андрей Прокофьевич. — Но если у вас есть какое–нибудь сообщение в Москву, можете передать через меня… в незашифрованном виде. Вы не обижайтесь, у них здорово поставлена конспирация.

— А у вас? — улыбнулся Шрагин.

— Сами видели, принял вас по старому паролю, — сказал Андрей Прокофьевич, будто оправдываясь. — Потери все время, каждый человек здесь у нас на вес золота. Тяжело дался нам первый год, ох, тяжело! — снова вздохнул он.

Шрагин слушал своего собеседника и в это время продумывал текст донесения в Москву, которое он теперь же должен передать Андрею Прокофьевичу. На первый раз он никаких сведений в донесение не включит. Он тоже обязан думать о конспирации. В конце концов он написал на клочке бумаги:

«Мой радист погиб. Связь потеряна. Подтвердите возможность использования данного канала связи. Остается острой необходимость радиста, взрывчатки. Грант».

Андрей Прокофьевич взял у Шрагина донесение и спрятал его за подкладку в рукав пиджака.

— Передам через четыре дня, — сказал он. — Раньше возможности нет.

Они распрощались, как давние хорошие друзья, и Шрагин ушел в гостиницу…

Вернувшись из поездки в Одессу, Шрагин, не заходя домой, поехал прямо на завод. С портфелем, набитым деньгами, он вошел в кабинет адмирала Бодеккера и по–военному отрапортовал о выполнении задания.

— Знаю, знаю, — адмирал вышел из–за стола. — Нельке мне уже позвонил и сообщил, как прекрасно вы справились со своими обязанностями. Садитесь. Ну, как там у них дела?

— Нельке, по–моему, прекрасный организатор и хорошо знает свое дело.

В ответ Бодеккер только хитро прищурил один глаз и ничего не сказал. Что могло это означать? То, что Шрагин задумал сделать, было очень рискованно, но если все сойдет так, как он рассчитывал, это, кроме всего прочего, еще больше укрепит его положение при адмирале. И все же он решил пока не торопиться и попытаться получше выяснить отношение адмирала к Нельке.

— Вы так смотрите, как будто сомневаетесь в чем–то? — спросил Шрагин.

— Вы сказали: «Нельке — прекрасный организатор», — улыбнулся адмирал. Потом прибавил: — «Хорошо знает свое дело». Так вот, я бы подчеркнул слово «свое». Да, свое дело он знает отлично.

Шрагин удивленно и непонимающе смотрел на адмирала и ожидал, что он скажет еще. Бодеккер перестал улыбаться, переложил на столе какие–то бумаги и спросил сухо:

— Работы было много?

— Совсем наоборот. Если говорить откровенно, моя поездка была совсем не обязательна.

Теперь уже адмирал удивленно смотрел на Шрагина.

— Но Нельке опасался, что весь его местный персонал не сегодня–завтра объявит забастовку.

— Я не заметил там ничего похожего. Мне показывали объекты, требующие капитального ремонта, а об этом даже разговора не было.

— Вот как? — поднял брови адмирал и продолжал, будто размышляя вслух: — В высшей степени странно, что необходимость ремонта возникла спустя год после нормальной, а главное, совсем ненапряженной работы порта. Странно, очень странно…