Граница нормальности

Ни разу не было такого, чтобы мне не звонили с работы, когда я в отпуске. Вот и сейчас, когда в девять утра требовательно зазвонил мой мобильник, я был уверен, что это с работы.

Какое-то время я лежал, глядя в потолок, и слушал, как телефон с гудением ползает по столу и играет «Лузин май релиджн».

– Телефон звонит, – сказал Альберт.

– Слышу, – сказал я.

– Возьми трубку.

Ладно, подумал я, всё равно ж не отстанут, и взял трубу.

– Слушаю.

– Отдыхаешь? – сочувственно-участливо спросил Олег.

Олег – это мой начальник. Уже полгода как стал начальником отдела, а до сих пор чувствует себя неудобно, если надо кого-нибудь попросить о чём-нибудь сверх положенного. Но ничего, не переживайте, он освоится и будет орёл.

– Отдыхаю, – ответил я. Вот интересно, подумал я, не такой ведь уж я незаменимый, а каждый раз такая история, постоянно меня с отпуска на день-другой да вытягивают.

– Ты же с РВС работал?

– Работал, – подтвердил я.

– Ты не мог бы сегодня подойти, ребятам помочь? А то тут заморочки кое-какие возникли.

– Хорошо, – сказал я.

– Вот и ладно, – обрадовано сказал Олег. – Само собой отгул тебе потом.

Солить мне их, подумал я, и сказал:

– Спасибо.

– Когда подойдёшь?

– Через час буду.

И я отключился.

– Придётся тебе посидеть дома одному, – сказал я.

– А почему?

– На работу вызывают.

– Не хочу один дома.

– Ничего потерпишь. Ты ж сидел раньше один.

– Так то раньше, – сказал Альберт, – а сейчас мы друзья.

– Ничего, друг, – сказал я. – Потерпишь.

– А почему?

– А потому что нельзя быть на свете красивой такой, – сказал я рассеянно и пошёл умываться.

С «кое-какими заморочками» я провозился часов до трёх, и когда вышел из офиса, на улице было самое пекло.

На речку бы, подумал я, покрываясь липким потом. Только как-то глупо это – одному на речку.

И подошёл трамвай. Тот самый трамвай. С той самой кондукторшей.

Я зашёл в полупустой вагон. В вагоне было ещё жарче, чем на улице. Кондукторша подошла ко мне. Была она всё такая же несчастная и замученная жарой вдобавок.

– Извините, – сказал я, доставая деньги, – можно вам задать вопрос?

– Можно, – сказала она равнодушно.

– Вы знаете, что вы продаёте счастливые билеты? – спросил я, протягивая деньги.

– Знаю, – ответила она, отрывая билет.

– И что желания сбываются, тоже знаете?

– Знаю, – сказала она, и отдала билет мне.

– И что? – спросил я. Очень глупо я себя чувствовал: абсолютно не знал о чём теперь спрашивать.

– Ничего, – сказала она грубо и пошла дальше. Видимо, вид у меня был уж очень ожидающий, потому что она остановилась и крикнула во весь голос:

– Ну чё встал? Купил билет? Посмотрел? Загадал? А теперь проваливай!

Я огляделся – на нас смотрели.

– Извините, – сказал я и пошёл к двери, и люди с осуждением смотрели мне вслед.

Всегда так – нет никого правее кричащей женщины.

***

Дома меня ждали весёлый Альберт, убитая подушка и белый пух по всей квартире.

– Почему так долго? – капризно спросил Альберт. – Я соскучился.

– Это что такое? – спросил я, обозревая весь этот бедлам.

– Мне было скучно, – сказал Альберт.

– Ты зачем подушку порвал, урод?

– У тебя же ещё есть, – сказал Альберт. – Зачем тебе много подушек, когда ты один?

– Прибью, – пообещал я и схватил тапок. Альберт резво скакнул, как-то по-кошачьи, боком, и мой богатырский удар пропал втуне. И тут во мне словно лопнуло что-то, зарычав совершенно по-звериному, я понёсся по вcей квартире за Альбертом, сокрушая воздух и что попадётся молодецкими ударами тапка. Альберт легко уворачивался, скакал по кровати, дивану и по креслам, под стол, на стол и из-под стола и оглушительно лаял. Ему было весело. Во мне же с каждым новым промахом бешенство подскакивало аж до самого горла, я уже вполне серьёзно был готов его убить. Наконец я припёр его в углу, ухватил за ошейник и потащил к двери.

– Оы-у-ииииии! – заголосил Альберт. – Куда? Чего?

– Посидишь в подъезде, сволочь, – сказал я, задыхаясь. Выкинул его за дверь и уселся на пол прямо в прихожей. Стена приятно холодила мою потную спину. Я прислушался, но выть он вроде не собирался.

Посиди, подумай, голубчик, подумал я злорадно. Хотя, в сущности, такое ли уж это страшное наказание для собаки – побыть в подъезде?

Через десять минут мне стало стыдно. Потерял лицо, думал я, завёлся как пацан. В результате собака сидит в подъезде, а с него какой спрос? он же молодой у меня совсем, глупый ещё. В общем, я созрел для того, чтобы его простить. Когда я это осознал, я пошёл, открыл дверь, шагнул за порог и ступил в роскошную кучу, расчётливо наваленную Альбертом у самой двери.

Сам Альберт сидел чуть поодаль и смотрел на меня с плохо скрываемым удовольствием.

– Ну, – спросил он, – где моя кость?

***

Есть обстоятельства, относящиеся к разряду привычных расстройств.

У кого-то это ежедневно уезжающий из-под носа автобус. Кто-то регулярно сжигает на плите кашу. Кто-то простывает всё время.

Я же остаюсь без хлеба. Сколько раз доедая утром последний (чёрствый и невкусный) кусок, я говорил себе – не забудь купить хлеба! А всё без толку.