Граница надежд

Венета лежала, отвернувшись к стене. Я положила букет хризантем на ночной столик. Она пошевельнулась. Моя рука невольно стала ласкать ее волосы. Обгоревшие, они все еще пахли дымом. Ее подстригли, нет, просто отрезали только те пряди, которые опалил огонь.

Я заговорила о чем-то с сестрой, чтобы скрыть свое волнение, а Венета повернулась и притянула меня к себе. Сказала, что хочет быть похожей на меня, говорила еще много всего, а я едва держалась на ногах, настолько ослабла и стала беспомощной. Венета не сводила с меня глаз. Она черпала силы у меня, верила в меня, и лишь я одна не верила в себя.

Мне захотелось рассказать ей все: что я оказалась на распутье и что для меня нет выхода; что с самого рождения я обречена на то, чтобы не знать ни одного спокойного дня; что она сильнее меня и я ей завидую... Но ее глаза... Они следили за мной, они горели внутренним огнем, и я ощущала тепло этого огня.

Я рассказала ей о Ярославе, о его жизни. Старалась казаться спокойной, чтобы и она не впала в депрессию, а Венета и без того выглядела совсем спокойной. «Великое спокойствие обреченных...» Кому принадлежали эти слова? Не помню. Она протянула мне две хризантемы, чтобы я положила их на гроб Ярослава, и своим молчанием показала мне, что устала.

Я решила уйти. Сестра шла следом за мной, хотела поблагодарить меня за что-то, но не могла найти нужных слов. И я тоже не находила слов. Выйдя из больницы, я сошла с тротуара и зашагала по мостовой.

И ко мне снова вернулось то спокойствие, которое никому не дано нарушить. Я понимала свое положение. Мне был ясен и мой путь, постепенно ко мне возвращались силы.

Дома было холодно, пустынно. Я вышла на улицу и, обходя улицу за улицей, оказалась в ущелье, которое встретило меня ледяным ветром. Над головой возвышалась гора, а вокруг лежал глубокий снег.

Вдруг я вспомнила кое о чем и заторопилась домой. Меня лихорадило... Если бы я нашла ее там! Велико дал мне ее в сорок шестом году, когда мы еще жили врозь.

— В жизни всякое случается, — сказал он мне тогда. — С ней надо обращаться вот так, — и совершенно спокойно все объяснил мне. — Быть или не быть! Об одном прошу: используй ее лишь в том случае, если увидишь, что другого выхода нет. Я последую за тобой или же...

Я поняла его. Если что-нибудь случится с одним из нас, другой все сразу поймет...

Дома я перетряхнула вещи в сундуке, в комоде. Перевернула вверх дном его солдатский чемодан, но не обнаружила ее. Меня охватило такое отчаяние, какого я не испытывала никогда в жизни. Эта вещь принадлежала мне, и никто не имел права владеть ею. Мне вспомнилось, как Велико сказал когда-то: «Более верного друга, чем оружие, нет!» Так он ответил мне однажды, когда я спросила его, зачем он постоянно носит при себе пистолет.

Никогда не допускала мысли, что дойду до такого состояния, что окажусь одна против всех...

И я снова принялась за поиски. Подняла какую-то старую сумку в чулане, и то, что я искала, вывалилось из нее прямо к моим ногам. Это была граната, та самая, которую Велико дал мне тогда.

Я вытерла с нее пыль и прижалась щекой к холодному металлу. Так захотелось поцеловать ее.

«Другого выхода нет, — подумала я. — Может быть, она раз и навсегда разрешит вопрос о том, почему я постоянно оказываюсь на распутье».

Завернув гранату в носовой платок, я осторожно положила ее в свою сумку. Теперь я снова чувствовала себя сильной.

Хризантемы, полученные от Венеты, лежали на полу. Я подобрала их и отправилась в военный клуб. Процессия уже тронулась. Гроб Ярослава несли на руках. Велико шел за Драганом. Так и должно быть. И завтра, если даже что-нибудь случится, они все равно будут идти друг за другом, будут драться рядом, умирать рядом, потому что у них нет никаких сомнений, как у меня, потому что им всегда все ясно.

Я присоединилась к колонне. Мне уступили место. Траурная ленточка лежала у меня в кармане. Не было смысла снова прикалывать ее. По-настоящему скорбят о нем лишь те, кто несет его гроб, а остальные...

— Как бы она ни приспосабливалась к ним, все равно в ней течет кровь Делиевых, — прошептала какая-то женщина за моей спиной.

— Придет и ее черед, — ответила другая. — Бешенство передается от собаки к собаке.

При других обстоятельствах я покинула бы колонну, но сейчас продолжала идти, словно их слова вовсе не относились ко мне. Я отлично знала, кто я и почему нахожусь здесь. Никакие разговоры не могли меня задеть, увести с избранного мною пути.

Над могилой Ярослава ораторы сменяли друг друга, вспоминали о том, что он успел сделать, рассказывали о нем самом, но их слова до меня не доходили. Только одно я помнила о нем: когда все ополчились против нас с Велико, он спросил однажды, встретив меня:

— Любишь его?

— Он знает.

— Велико совсем потерял голову из-за тебя. Потому я и спрашиваю: ты любишь его?

— Об этом не говорят. Без него для меня нет жизни.

— Тогда не бойся. Человек должен быть с тем, кто его любит. И отошел так же непринужденно, как и остановил меня, а на следующий день, когда мы зарегистрировались, поставил и свою подпись как свидетель.