Грамматика цивилизаций

Роль женщины всегда предстает как цивилизационная структура, как своеобразный тест, потому что в каждой цивилизации эта роль является долговременной реальностью, сопротивляющейся внешним воздействиям, с трудом изменяемой в относительно короткий отрезок времени.

•  Цивилизация чаще всего отторгает любое культурное благо, которое угрожает одной из ее структур. Этот отказ заимствовать, эта скрытая враждебность относительно редки, но они всегда ведут нас в самое сердце цивилизации.

Цивилизация постоянно что-то заимствует у своих соседей, одновременно стремясь «интерпретировать заимствованное на свой манер», ассимилировать его. На первый взгляд, каждая цивилизация походит на товарную станцию, которая только и занимается тем, что принимает и отправляет самые разные грузы.

Однако, даже если ее об этом просят, цивилизация может упорно отказываться от того или иного дара извне. На это указал Морис Мосс: не может существовать цивилизации, достойной так называться, если она что-то не отвергает, от чего-то не отказывается. При этом каждый раз отказ наблюдается после долгих колебаний и попыток ассимилирования. Будучи продуманным, сопровождаемый долгими сомнениями, такой отказ всегда является чрезвычайно важным.

Классическим случаем можно считать взятие Константинополя турками в 1453 г. Один современный турецкий историк считает, что город сдался, что он был завоеван изнутри — еще до финального штурма. Даже если такое мнение слишком категорично, оно имеет право на существование. Православная церковь (но здесь мы может говорить вообще о византийской цивилизации) предпочитала единение с латинянами — то единственное, что, могло ее спасти от подчинения туркам. Не будем здесь говорить о «решении», которое якобы было принято неожиданно под влиянием происходящих событий. Речь идет о завершении долгого процесса, столь же долгого, как и процесс упадка Византии, по мере своего развития усиливая нежелание греков сблизиться с латинянами, с которыми их разделяли теологические разногласия.

Единство было возможным. Император Михаил Vili Палеолог признал его на церковном соборе в Лионе в 1274 г. В 1369 г. в Риме император Иоанн V признал перед папским престолом свои католические убеждения. В 1439 г. совместный церковный собор во Флоренции вновь продемонстрировал возможность союза. Наиболее крупные греческие богословы Иоанн Веккос, Деметрий Сидонский, Виссарион писали в защиту единства с таким талантом, до которого было далеко их противникам. Однако в выборе между турками и латинянами греки предпочли турок. «Византийская церковь из-за соображений собственной независимости призвала врага, отдала ему империю и христианство», потому что, как писал константинопольский патриарх папе Урбану VI, папа предоставил греческой церкви «полную свободу действий». Этот фактор и явился решающим. Фернан Гренар, у кого мы заимствуем эти объяснения, добавляет: «Завоевание Константинополя Магометом II стало триумфом патриарха, выступавшего против единства». Впрочем, Западу была хорошо известна эта антипатия к нему со стороны Востока.

«Эти схизматики[2], — писал Петрарка, — нас боялись и ненавидели всеми фибрами души».

Другим отказом, который так же медленно формулировался (во Франции, где колебания были наиболее значительными, для его окончательного оформления понадобилось больше века), был отказ от Реформации в Италии, на Иберийском полуострове и затем во Франции, хотя столкновение двух взглядов на католическую церковь и христовую веру продолжалось довольно долго и так ничем и не закончилось.

Следующим отказом, причем не только политическим по сути, хотя и не столь единодушным, был отказ развитой Европы и англо-саксонской Америки (включая Канаду) признать идеологию марксизма и тоталитарные решения, предлагаемые СССР: со стороны германских и англо-саксонских народов «нет» было категоричным; со стороны Италии, Франции и даже стран Иберийского полуострова отказ был более мягким и не таким однозначным. В этом случае, вероятно, это был отказ одной цивилизации заимствовать структуры другой.

Впрочем, нужно отметить, что если бы Западная Европа и приняла коммунизм, то она организовала бы его по-своему, пригнала его к своим меркам точно так же, как она по-своему кроит капитализм, идя по пути, отличному от пути США.