Гракх Бабёф и заговор «равных»

Ключевым для политического мировоззрения Бабёфа было понятие «всеобщее счастье» - то единственное, ради чего стоит совершать революции. Всеобщее счастье не может существовать иначе, кроме как в виде «подлинного равенства»: это словосочетание - одно из наиболее часто встречающихся в № 35 «Трибуна народа», в котором автор впервые открыто изложил свою коммунистическую доктрину.

Использовав библейский образ, Бабёф перечислил, какие заповеди должны быть начертаны на новых, коммунистических, скрижалях. Принципиальным требованием Гракха было уничтожение частной собственности. Порождаемый ею избыток материальных благ у одного гражданина не мог, по мнению «Трибуна», не вызвать нищеты у другого. Всеобщее благосостояние достижимо лишь при условии всеобщего равенства. Именно поэтому должно быть аннулировано всякое различие в оплате квалифицированного и неквалифицированного труда, ибо «нелепо и несправедливо притязать на большее вознаграждение тому, чья работа требует более высокого уровня умственного развития... это нисколько не увеличивает вместимости его желудка»{248}. Отмена авторских прав и обобществление достижений науки и техники естественным образом предполагали и равное образование. Одинаково образованные граждане должны были одинаково трудиться и получать за это одинаковое вознаграждение. Эту мечту о совершенном равенстве, стоящем выше даже общей экономической выгоды, часто иллюстрируют яркой цитатой все из того же № 35, которую приведем здесь и мы: «Тот, кто доказал бы, что в состоянии благодаря своим природным способностям сделать столько же, сколько делают четверо, и на этом основании потребовал бы вознаграждения за четверых, был бы все же заговорщиком против общества»{249}.

Несмотря на четкое изложение коммунистической программы в одном из номеров (идея «подлинного», или «совершенного», равенства еще будет развиваться позднее в других текстах Бабёфа и его товарищей), преобладающей темой «Трибуна народа» зимой 1795/1796 гг. является не эта программа как таковая, а необходимость добиться поддержки ее народом. Поскольку понимание Бабёфом народа претерпело изменения по сравнению с предыдущим периодом, а его представления о политической агитации весьма важны для понимания его тактики, остановимся на этом вопросе подробно.

Необходимость пропагандировать, агитировать, просвещать, распространять идеи (революционные вообще и коммунистические в частности) - центральная тема публицистики Бабёфа в рассматриваемый период. В связи с этим он подвергал критике тех приверженцев левых взглядов, которые предпочитали собираться узкими группами и до времени держать в секрете свои радикальные планы. По мнению Гракха, такое поведение приводит лишь к тому, что народ, не зная о существовании оппозиции и не видя альтернатив существующему порядку, смиряется с ним и привыкает страдать молча{250}. Оставаясь идеалистом и революционным романтиком, Бабёф на страницах своей газеты порой рассуждал, однако, как весьма прагматичный политик, понимающий психологию масс: «Если мы ничего не хотим открыть, если мы не показываем ничего, что может заинтересовать массы, если они не видят впереди ничего, что походило бы на благоденствие после уничтожения тирании, то как вы хотите, чтобы они решились выступить против нее и поколебать ее?»{251}

По этому фрагменту, да и по всему тону газеты заметно, что ее адресат по сравнению с периодом «Газеты свободы печати» теперь другой. Если раньше Бабёф обращался к народу, то теперь народ выступает у него в третьем лице. Предполагаемая аудитория «Трибуна» - патриоты, сознательные и просвещенные революционеры, способные повести за собой массы. Таких вожаков, в роли главного из которых Бабёф, разумеется, видел себя{252}, он считал наиболее важной частью революционного движения{253}. Их значение специально разъяснялась на страницах газеты: «Та часть народа, которую называют простонародьем... и в самом деле нуждающаяся в руководстве и без него неспособная никуда двигаться, сама понимающая свою неспособность, увидя себя без вождей, предоставленной самой себе, неизбежно разбредется, падет духом, станет безразличной к свободе, покорится любому повороту судьбы, на какой-то миг забудется в своем утомлении, а потом очнется от голода и, решив, что только деспотизм может дать ей кусок хлеба, сама бросится в его объятия»{254}.