Гракх Бабеф

«Вспомните ваши клятвы, — говорил заговорщикам оратор, — вспомните бедствия, вызванные забвением тех принципов, которые вы клялись закрепить вашею кровью. Настало время сдержать ваши обязательства: надо сражаться… Никогда не было заговора более законного; дело не в том, чтобы избрать новых повелителей, ни один из нас не стремится к богатству или власти; эти изменники заставляют нас взяться за оружие только во имя права на существование, во имя свободы и ради счастья наших сограждан; тайно набранная нами армия освободителей ждет нашего сигнала, чтобы ринуться на кучку тиранов, угнетающих народ… Все благонамеренные нам известны; злые трепещут от страха. В назначенный вами день то оружие, которое тирания тщетно старается у вас отнять, окажется в руках наших братьев. Вы пожелали, чтобы подготовляемая нами революция была революцией до конца и чтобы народу не приходилось больше довольствоваться отвлеченной свободой и смехотворным равенством. Фактическая законная свобода — вот что должно отличать ваше возвышенное дело от всех предшествующих. Все затруднения побеждены; любовь к отечеству объединила нас — условия, подписанные бывшими представителями нации, и единогласно принятые положения «Акта восстания» возвестят и обеспечат народу справедливость и полезность этого восстания. Время не терпит: народное нетерпение дошло до крайних пределов; не будем же дальнейшим промедлением рисковать потерей случая, который, может быть, нам больше не представится. Мы просим вас: добавить к принятым нами мерам то, что вы найдете необходимым, и назначить время восстания.

Мы или погибнем в бою, или закончим столь долгую, столь кровавую революцию победой и равенством».

Так говорит представитель Тайной директории. Затем выступил Робер Линдэ, бывший член Конвента и будущий министр финансов Директории. Он пытался обосновать созыв Конвента и указывал на необходимость придать революции совсем особенный, чисто народный характер путем проведения в жизнь полнейшего равенства.

После него слово взял Гризель. Он рассказал, как ему удалось достать 10 тысяч ливров у своего дяди-аристократа на нужды заговора.

Новый акт восстания был утвержден собравшимися. Они также заслушали доклад, сделанный от имени Военного комитета Массаром. Нам еще придется подробнее говорить об его содержании, когда мы будем разбирать тактические планы заговорщиков. «Собрание постановило, что: 1. Тайная директория ускорит развязку заговора; 2. Она даст своим агентам инструкции, соответствующие планам Военного комитета; 3. Через два дня она соберется, чтобы заслушать последние донесения о положении вещей и чтобы назначить день восстания».

Едва успели заговорщики разойтись, как в квартиру Друэ вторглась полиция. Она произвела там тщательный обыск, не давший, впрочем, никаких результатов. Этот обыск произвел некоторое смятение среди заговорщиков. Поговаривали даже о возможности измены. Стали подозревать Жермена, не пришедшего на заседание 18 флореаля. Но эти толки были рассеяны Гризелем. Он убедил своих товарищей, что обыск был простой случайностью. Так и не были приняты какие-либо меры предосторожности.

2

Весной 1796 года Париж был охвачен все теми же настроениями, теми же заботами, какие господствовали в течение только что прошедшей зимы. Даже стиль полицейских донесений сохранил характерные особенности, усвоенные им в течение зимних месяцев 95 года. Это все та же подозрительность людей, питающихся тревожными слухами, неопределенными и туманными, та же глухая, скрытая тревога, рождающаяся из впечатлений о подслушанных разговорах. «Рабочие распропагандированы агитаторами, посещающими их в трактирах в часы отдыха», — читаем мы в донесении от 23 февраля. «Рабочий класс, страдающий от суровой погоды и из-за недостатка работы, позволяет себе самые оскорбительные выпады против Директории, против Совета пятисот, против всех депутатов вообще» (донесение от 14 марта).

Колебания и настроения парижского населения шли параллельно с движением цен на продукты питания, с общим ростом дороговизны. А так как экономический кризис остался непреодоленным и голод продолжал свирепствовать в предместьях Парижа, то и настроение столичного пролетариата не могло быть удовлетворительным с точки зрения правящих властей. «Рабочий, лишенный работы, лишенный всяких средств к существованию, не упускает ни одного случая для выражения своего недовольства существующим порядком вещей. Он называет конституцию кодексом позолоченного миллиона»… (донесение от 14 марта). Пришла весна и положение не улучшилось; и вот 13 апреля рабочие, собравшиеся в Тюильри, жалуются на отсутствие работы и говорят: «Наступило время покончить со всем этим. Горе партии, заставляющей нас умирать с голоду в течение восемнадцати месяцев».