Гракх Бабеф

«Не будем закрывать глаз на бесспорную истину, — пишет Бабёф в № 35 своей газеты, — что представляет собою политическая революция вообще? И что представляет собою Французская революция в частности? Это открытая война между патрициями и плебеями, между богатыми и бедными».

Эта война возникает не с того момента, когда она открыто объявлена. «Она идет вечно; она начинается вместе с появлением учреждений, стремящихся передать все богатства одним и отнять все у других; и, пока не опубликован манифест о войне, до тех пор патрициат, по-видимому, не помышляет о принятии предохранительных мер против плебейского восстания». Для богатых лучший способ упрочить свое положение, это — убедить бедняков в том, что бедность по природе своей неустранима и неизлечима. Что касается плебеев, то они борются за «всеобщее благо». Всеобщее благо — вот истинная цель революции. И теперь, когда революция находится в упадке, Бабёф думает разбудить массу напоминанием этого основного и единственного лозунга революции. «Неужели можно воодушевить народ во имя идеальнойсвободы и химерическогоравенства?» (курсив Бабёфа). Тысячу раз нет. В сознание народа надо внедрить ту высокую истину, «что счастье принадлежит одинаково всем людям, что целью их объединения в обществе является обеспечение каждому человеку его доли общего блага, что очень легко установить учреждения, способные поддержать этот прекрасный порядок вещей и что, наконец, существование их возможно только при республиканском правительстве».

На ряду с этим Бабёф ставит вопрос и о политическом лозунге для новой революции. Найти его представлялось делом нетрудным и по тактическим соображениям, и в силу традиции прериальского восстания.

Конституция 1793 года была тем знаменем, вокруг которого группировались силы левой оппозиции. Но внутри этой оппозиции необходимо было отмежеваться от якобинцев, готовых замкнуться в рамках чисто политической программы, готовых исчерпать задачу нового восстания — восстановлением конституции 1793 года. «Пришло время, — пишет Бабёф, — поговорить о демократии… Ошибаются те, кто полагает, будто я хлопочу только о том, чтобы заменить одну конституцию другой. Мы гораздо больше нуждаемся в учреждениях, чем в конституциях… Конституция 1793 года только потому и заслужила приветственный прием всех благонамеренных людей, что она расчищала дорогу для этих учреждений. Если бы с ее помощью нельзя было достигнуть этой цели, то я перестал бы перед нею преклоняться. Постараемся же прежде всего установить хорошие плебейские учреждения, и тогда мы всегда будем твердо уверены, что вслед за тем появится и хорошая конституция. Плебейские учреждения должны обеспечить всеобщее благо(курсив Бабёфа), одинаковое благосостояние всех членов общества».

Выяснив чисто служебное, подчиненное значение конституции 1793 года, Бабёф переходит к определению настоящей сущности революции. Общественный договор был нарушен, равенство ниспровергнуто; результатом этого было то, что «богатства, принадлежащие всем, сосредоточились в руках незначительного меньшинства… что масса оказалась лишенной всякой возможности к существованию и встретила самое беспощадное к себе отношение со стороны касты монополистов; эти причины обусловили наступлениеэпохи великих революций(курсив мой — П.Щ.)… когда становится неизбежным всеобщий переворот в системе собственности(курсив мой. — П.Щ.), когда восстание бедных против богатых становится необходимостью, которую ничто не может предотвратить».