Графские развалины

— Иди выспись, Лисоян, ночью придется повкалывать…

Коля не понял или не захотел понять, цепляясь за свои надежды. Сказал где-то слышанное:

— Вкалывают в вену, а в бабу — хе-хе — втыкают! А кого Нинка с собой приведёт?

Стас посмотрел недоуменно, потом сообразил:

— Не будет никакой Нинки. Это так, для Скобы… Работать будем, без дураков.

Двоюродный племянник разочарованно понурился. Потом вновь оживился.

— Нашел, да? А Скобу — на хрен? Всю захоронку вдвоем возьмём?

— Не трынди. Захоронку будем брать — если найдём — как договаривались, втроём. За ночь с ней и взвод не управится… А в том, что я в траншее нащупал, Скоба доли не имеет. Это, Ли Сын Ман, ящик. — Последнее слово он выделил голосом.

Уже до китайцев дошел, без особой обиды подумал Лисичкин, слыхом не слыхавший о корейском диктаторе с таким именем. И спросил:

— Ящик чего?

— Ящик, — произнес Стас с прежним нажимом и посмотрел на Лисичкина совсем как недавно, после предложения вызвать специалистов по разминированию.

Коля вспомнил кое-что из давнишних рассказов родственника. Найти ящик всегда — по крайней мере до «медальонной лихорадки» — было заветной мечтой любого черного следопыта. Конечно, в откопанном ящике могла оказаться протухшая десятки лет назад тушёнка или еще какая-нибудь никому не нужная ерунда, но чаще всего ящики, заваленные некогда в разрушенных траншеях и блиндажах, хранили в себе оружие или боеприпасы. Консервационная смазка на найденных таким образом винтовках или автоматах, естественно, за годы высыхала и каменела — но удалив её, вы получали вполне работоспособные машинки. Не нуждавшиеся в дорогостоящем восстановлении, в отличие от побывавших в деле и пролежавших затем долгие десятилетия в земле. За партию таких смертоносных игрушек можно было выручить приличные деньги.

И Лисичкин стал терзать Стаса расспросами: сколько в военные времена стандартная заводская тара вмещала ручных гранат? винтовок? автоматов? — и каковы на них сейчас цены черного рынка? Пинегин отвечал с неохотой и в конце концов директивно отправил родственника спать, сказав, что нечего делить шкуру неубитого медведя. Колька долго ворочался на сколоченном из досок топчане (впрочем, матрас и чистое бельё на нем имелись). Ворочался и не мог уснуть, думал о ящике. А приснился ему вчерашний старик с толстой суковатой папкой. Подробностей Лисичкин по пробуждении не вспомнил. Осталось только чувство, что творилось в том сне что-то мерзкое. И страшное.

…Ящик оказался велик. Под двадцатисантиметровым слоем суглинка на дне траншеи находилась лишь часть его, остальное уходило в сторону, под боковую стенку.

Лисичкин считал, что истлевшее дерево будет рассыпаться в руках, — и ошибся. Доски оказались на удивление крепки, не иначе как их в своё время пропитали чем-то, препятствующим гниению. Гораздо больше пострадало железо — толстые полосы, охватывавшие в нескольких местах находку, петли, пробои и три (!) замка крышки.

Стас хмурился, по мере того как трофей открывался больше и больше. И конструкция, и неподъёмные габариты никак не походили на стандартные грузы военной поры. Что же тут за чертовщина? — думал он. Деталь от Большой Берты?

Пришлось изрядно повозиться, осторожно обкапывая ящик по сторонам — к утру, к возвращению Скобы, предстояло надёжно замаскировать все следы сверхурочных земляных работ. Почва словно сроднилась за полвека со своим содержимым — и ни в какую не желала размыкать цепкие объятия. Добраться до дальнего конца находки можно было, соорудив шурф чуть не с Саблинскую пещеру размером. Скоба наверняка заметит поутру следы, глаз у него намётанный.

Выход нашел Стас. Притащил буксирный трос, пропустил его сквозь два металлических кольца на боковых стенках, явно служивших для переноски ящика — на виду их было четыре, и земля скрывала ещё два, как минимум.

Движок-пускатель «Беларуси» затрещал так, что Лисичкину показалось — услышат их не только во всей округе, но, пожалуй, и в Питере. Услышат и наверняка заинтересуются: какому это тут трактористу-стахановцу не спится ночами? Потом треск смолк, заработал дизель, уже значительно тише, и Лисичкин немного успокоился.

Трос натянулся струной — и выдернул ящик, упёршийся в противоположный срез траншеи… На вид всё вышло легко — будто обвязанный ниткой молочный зуб выскочил изо рта у ребенка. Стас подал немного назад, слегка повернул трактор и новым рывком окончательно освободил находку. Теперь она целиком лежала на дне траншеи. Гробокопатели стояли наверху и задумчиво чесали в затылках.

Дело происходило как раз в те два-три часа белой питерской ночи, которые с некоторой натяжкой можно считать тёмными. На дне траншеи почти ничего разглядеть не удавалось. Но фонарь Стаса, привезённый из-за границы, оказался хорош. Длинный и толстый, похожий на дубинку, с мощным рефлектором, он рассекал темноту ярко-белым галогеновым светом на изрядное расстояние. Но сейчас Пинегин поставил сменный жёлтый светофильтр, дававший свет мягкий, рассеянный, почти незаметный со стороны.