Графские развалины

Наверное, та часть его сознания, что поддерживала легко текущий разговор, тоже отвлеклась на эти рассуждения. По крайней мере в какой-то момент он понял, что Ада молчит. И — что она остановилась. Он тоже остановился, повернулся к ней… И замер.

Девушка Ада исчезла. Просто исчезла.

Не было её в этом ракурсе и в этом освещении.

Подняв лицо к лунному диску, стояла его жена.

Кравцов смотрел на неё молча и оцепенело. В голове крутились обрывки одной мысли: кладбище… сегодня днём… я проводил её до кладбища…

А потом случилось то, что он видел лишь в кино и считал режиссерским изыском: когда персонажи ведут диалог, не раскрывая рта, не шевеля губами — но слышны их закадровые голоса. Но звучали голоса в голове Кравцова.

Зачем ты пришла?

Ты ведь звал, ты ведь сам хотел этого…

Но как… каким образом?!

Надо хотеть, надо очень хотеть, надо тянуть туда руку, чтобы за нее можно было ухватиться…

И… что там?

Там ничего… Пустота… Бездна…

Что мне делать?! Что мне сделать, чтобы…

Он не слышал ответа. Невидимая нить истончалась, грозила лопнуть. Она — Ада? Лариса? — чуть повернула голову, и он увидел, что…

Ты не Лариса!!! Ты… ты… Адель-Лучница?

Ответ не прозвучал. Лишь что-то вроде далекого «а-а-а-а-а» …

Наваждение исчезло так же неожиданно, как и явилось. Окончательно его развеял обыденный до банальности звук — начальные такты популярного шлягера, которые испустил мобильник, висевший на шее Ады. Именно Ады, — сейчас ни с кем другим спутать её было невозможно.

«Алло? Та-а-ак… Мы же договаривались, Даниил, — в половине одиннадцатого быть дома!.. Ну пеняй на себя…»

Она отключилась, не попрощавшись. И сказала Кравцову, хоть он ни о чём не спрашивал:

— Брат. Несносный ребенок…

Он молчал.

— Позвонил, сказал, что… — Она сбилась, посмотрела на него. Спросила другим тоном: — Что-то случилось?

Да, случилось, подумал Кравцов. Много чего случилось. Но тебе, дорогая, этого не понять. Потому что ты не то призрак моей жены, не то персонаж моего же романа… А если честно, то писатель Кравцов просто свихнулся, так что вызови, пожалуйста, спецмашину, раз уж трубка в руке…

Внезапно он разозлился — на все эти загадки. На всю эту начинающую медленное кружение вокруг бесовщину. Но одну из чертовых загадок он разгадает. Здесь и сейчас.

— Зачем ты меня привела в «Орион»? — спросил он жёстко.

— Как… ведь мы же…

Он отчеканил, бессознательно подражая одному из своих героев:

— Зачем. Ты. Меня. Туда. Привела.

— Потому что я хотела посмотреть на тебя! Да! Тот ли ты крутой мужик, что так и лезет из каждой твоей страницы?! Или похож на импотента, пишущего порнографию?!

Она замолчала. Дышала тяжело, прерывисто.

— Посмотрела? Как увиденное? Слабовато против финала «Битвы Зверя», правда? За целый вечер — ни одного трупа, каюсь. Если завтра пригласишь еще куда-нибудь, постараюсь исправиться. Прихвачу пару запасных обойм, и…

Он осекся, остановленный её движением. Думал: обиделась. Но она улыбалась. И стояла очень близко. Потом сказала тихо:

— Там, в кафе, был вкусный салат… Правда, с луком, и я отказалась… Может, зря? Кравцов, ты вообще-то собираешься целовать меня сегодня?

Ну что тут можно ответить? У писателя Кравцова — редкий случай — слов не нашлось. Да они и не потребовались.

Шли по лесу гномики — I

Учёные-психологи считают, что все люди делятся на экстравертов и интровертов. Говоря упрощённо, первые жить не могут без компании, а в одиночестве скучают, хиреют, не знают, чем заняться, и испытывают склонность к суициду. Интроверты же, наоборот, на любом шумном сборище норовят забиться в дальний угол, сидеть там, не высовываясь, и быстренько уйти по-английски. А вот одиночество никак и ничем их не тяготит.

Андрей Гносеев, с малых лет известный как Гном, всех этих научных тонкостей не знал. И наверное, поэтому не был ни экстравертом, ни интровертом. Либо наоборот— был ими одновременно, в равной степени.

Он вполне уверенно чувствовал себя в мальчишеской компании. Не стал там, правда, заводилой и душой общества, но наравне со всеми, ничем не выделяясь, участвовал в затеваемых другими развлечениях.

Но точно так же мог проводить целые дни в одиноких играх.

Игры у него были странные.

— Пошли ко мне, — зачастую говорила его мать случайным собутыльникам (тогда Марьяна Гносеева пила еще не в одиночку). — Пошли, пошли, мой выродок до ночи на пруду с сачком просидит.

Любовь к сыну её не тяготила.

Восьмилетний Гном часто сидел на пруду с сачком. У многих жителей Спасовки на задах участков, граничащих с полями, имелись небольшие прудики — для полива да и чтобы ребятишки не убегали слишком далеко искупнуться или поудить карасиков. У одних— большие, от войны оставшиеся воронки, другим водоемы выкапывал совхозный экскаваторщик, нанятый за бутылку.