Графские развалины

Наблюдательные подруги заметили, что несколько дней Наташка ходила неестественно прямо и когда садилась, то не сгибала спины. Как болезненно она справляла малую нужду (сильно болели отбитые Динамитом почки) и как подозрительно изучала результат этого процесса, опасаясь увидеть кровавые разводы, – этого не видел никто, и никто не слышал, что она при этом шептала. Имени Наташка, впрочем, не упоминала – только обидные и малоцензурные эпитеты.

Ей досталось меньше. Но Наташа не понимала – за что? С Сашком она не была знакома. Может быть, виделись когда-то мельком, не более…

Козырь. Июнь 1990 года

Он сказал Динамиту через три дня после избиения Сашка:

– Тут, кстати, у меня ошибочка вышла. Этот чувак – ну который с солдатиками-то – не с твоей Наташкой уходил, все пацаны перепутали, а я повторил сдуру. С Лукашевой Наташкой он ушел, с городской, знаешь у бабки ее дом с красной крышей, третий от сельпо?

Приятели полулежали на молодой, яркой, еще не успевшей запылиться июньской травке, на пригорке за сельским Домом культуры и умиротворенно попыхивали сигаретами.

– Ну и ладно, – равнодушно сказал Динамит, почти уже позабывший про Сашка. При мысли о безвинно пострадавшей Наташке, впрочем, у него шевельнулось нечто, отдаленно похожее на раскаяние. Но признавать свои ошибки Первому Парню не к лицу, и Динамит добавил:

– А ей пусть будет как аванс, в следующий раз зачтется…

«Следующего раза» у Динамита не было. Наташу он больше не увидел до самой своей смерти. До завтрашнего дня.

А Козырь остался жить.

Динамит снился ему часто, молчаливый и окровавленный. Мертвый. Приходящий, садящийся рядом. Ничем не попрекающий, просто молча сидящий. Сашок снился реже – точно такой, каким запомнился в зале суда. Словно бы внимательно прислушивающийся к чему-то, не слышному другим. Медленно скользящий по залу – с лица налицо – тяжелым взглядом, внимательным и пытливым, как будто прокурором был именно он, а обвиняемыми все остальные. Когда его взгляд падал на Пашку, – и тогда, на суде, и позже, в сновидениях, – внутри у Козыря что-то болезненно сжималось. Хотя он не был трусом и никогда не бегал от опасности. Да и какая тут опасность? – толстая решетка отделяла скамью подсудимых от зала…

Козырь, возможно, сам не отдавал себе отчета – но тринадцать лет он боялся, что решетка рухнет. Что он наяву увидит этот взгляд…

Сашок. Саблино. Июнь 2000 года

Голос молчал десять лет. Ровно десять. И снова раздался в голове Сашка тем летом. Как раз в тот день, когда Леша Виноградов пытался решить свои проблемы при помощи центнера концентрированной кислоты…

Сашок, естественно, понятия не имел о произошедшем в Спасовке. Он с удивлением слушал непонятные, полузабытые слова. И ничего не понимал. А потом понял. Все оказалось на редкость просто.

За годы, проведенные в Ульяновке (именно так именовался поселок, где располагалась областная психушка, хотя в народе и говорили: «угодить в Саблино» – по названию ближайшей станции), Сашок сошелся с одним безобидным больным – Колей Лисичкиным. Двенадцать лет назад бригада путевых железнодорожных рабочих обнаружила Колю, измазанного землей до невозможности и шагающего по бетонным шпалам куда-то в направлении Новгорода. Именно по шпалам – ни разу Лисичкин не наступил на промежуток между ними. Покинуть пути он отказался наотрез, уверяя, что немедленно провалится сквозь землю глубоко-глубоко, где нет света и происходят кошмарные вещи… Угодил на лечение с диагнозом «маниакальный психоз».

Сашок считался «тихим» – и тем не менее знал, что никогда не выйдет отсюда. А если и сбежит, то немедленно попадет во всероссийский розыск, никаких шансов уйти от которого – полностью отвыкнув за десять лет от жизни на воле – не будет. Колю же Лисичкина выписывали дважды – вылечив; доказав, что человеку никак не грозит спонтанное погружение в землю. И дважды тот возвращался добровольно – уверенный, что опять проваливается. Даже в залитом асфальтом городе порой не избежать нескольких шагов по открытой почве…

В последнем – почти двухмесячном отсутствии – Коля обзавелся подружкой. А может, и невестой, – кто знает, какие намерения были у этой здоровенной, нескладной, с лошадиной физиономией девахи. Возможно, вполне серьезные, поскольку моталась к нему из города по меньшей мере раз в неделю. Свидания проходили нелегально, в комнатушке, отделенной тоненькой деревянной перегородкой от каптерки завхоза, – там, за стенкой, хранились и краски, и растворитель, и много еще чего, хорошо горящего…