Графоманы

Заскрипел несмазанный с допотопных времен навес, зашуршали разбросанные по полу отпечатанные листки из частей, параграфов и глав - обрывки безвредных мыслей. Меж бумаг, посреди комнаты, сидела Елена, похожая на куколку, брошенную уставшим от игры ребенком. Она перебирала один за другим листочки и тихо плакала. Толя поднял с пола несколько листков и молча уселся поодаль облокотившись на стену.

Комната освещалась через большое незанавешанное окно дармовыми квантами улицы. В неверном свете едва-едва проступала судьба молодого поколения. Казалось бы, теперь, когда их будущее позади и все должно быть известно доподлинно, какие могут быть неясности? Увы.

Пока Елена рассказывала обо всем, что у нее наболело, Толя свыкся с полумраком и читал обрывки рукописи. Она говорила, а он почти и не слушал. Она потому и говорила, что он не обращал на нее никакого вынимания.Он вел себя как истукан, мол, говори, говори, а я отдохну, помечтаю о чем-ниудь своем. Все равно, мол, история твоя тяжелая меня не касается. Так думала Елена и еще больше распалялась. Триумф изобретения, гибель профессора и припадок инженера сплелись тугим узлом на ее красивых руках. И кто поможет ей? "Красота - двигатель прогресса", - говаривал Гоголь-Моголь. Почему же она приносит только горе превращаясь в свою противоположность? Может быть, ее оказалось слишком много для бедных изобретателей с горящими глазами, задача которых вовсе не успех, а мученичество и подвижничество, хотя бы и ради ошибочных идей. И что есть их жизнь? Пример других мечтаний и средств? Так почва гниет от обилия влаги и превращается в болото, плодоносящее горькими, но полезными ягодами.

- Твой профессор даже смертью навредил, - без всякой жалости сказала Елена.

Толя пожал плечами. Нет, он не хотел отмахнуться. Просто примеривался, обходил с разных сторон, прикидывал. Он не ожидал, что этот груз окажется таким тяжелым и неудобным. Поднимет ли он его? Или захрустят его молочные косточки под напором неопровержимых фактов, под необходимостью, не закрывая глаз, все понимать и не ослепнуть от блеска неприукрашенной истины?

В комнате стало светлее. В полном соответствии с законом сохранения вращательного момента надвигалось новое утро. Уходили на покой астрономы, так и не дождавшись чистого неба, пробуждался многомиллионный город. Черные птицы, редко расположившись по крышам зданий, озабоченно переговаривались, будто спрашивая друг друга: как спалось?

Проступили на стене две полосы - желтая и зеленая. Потянулась неровная линия вверх, закругляя овал лица подростка. Но она была нарисована не одним махом, как рисуют профессионалы, а многими тщательными усилиями, будто рисовавший очень хотел, чтобы получилось похоже, и все боялся, что не успеет запечатлеть. Самодельный уголек, краешек обгоревшей сосновой щепки, потрескивая и осапыясь, оживал на стене щемящей проекцией неустанно терзавшего душу автора видения. Глаза мальчика, образованные двумя опрокинутыми навстречу друг другу сегментами, казались подведенными как у актера немого кино и источали последнюю горькую мысль еще живого существа. Уже накинута на шею кривая черная полоса, уоходящая под потолок. Наверное, что бы ее дорисовать, пришлось тащить с кухни стол, а потом еще и подниматься на ципочки, опираясь рукой на стену. Толя заметил отпечаток ладони инженера, запачканной угольной пылью. Пока черная полоса не вытянулась в прямую отвесную линию, еще можно было о чем-нибудь порассуждать, поспорить, поговорить о каком-нибудь высоком искусстве, помечтать о красоте и истине, или, например о всемирном тяготении. Но неужели не побороть это вездесущее земное притяжение? Неужели не остановить природное влечение тяготеющих масс? Неужели наступит многословная тишина, вечная спутница самоубийц? Неужели никто не зашевелится, не встанет с места, не приподнимится и не заорет дурным хриплым голосом? Неужели сотрется еще одно имя, еще одна человеческая веточка, еще один волшебный узелок, связующий невидимую нить, протянутую в будущее людское братство?

1987г.

О вреде дурных привычек

Профессор и ученый, Петр Семенович Суровягин не боялся смерти. Не из-за храбрости, хотя в загробную жизнь не верил совершенно, а просто, как все нормальные люди, о смерти старался не думать. От того жизнь ему представлялась увесистым куском пространства и времени без определенных резко очерченных границ. В глазах окружающих Петр Семенович представлялся весьма умным человеком. Сам же Суровягин себя не жаловал. Он прекрасно видел все свои недостатки и не только внешнего физического свойства. Уже это одно характеризовало профессора самым что ни на есть точнейшим, или как он любил выражаться, прецизионным образом. Не каждому дано видеть себя в истнном свете, для этого, согласитесь нужен определенный уровень. К счастью, а может быть как раз наоборот, к несчастью, он обладал этим уровнем.