Графоман

Валера изложил другу суть их разговора. Она – член сборной страны, на нее рассчитывают товарищи и тренеры … она просто не может себе позволить так всех подвести, и вообще … Когда дело дошло до 'вообще', Валера нервно насторожился. Оказалось, что она 'вообще' не собирается так менять свою жизнь, что она не видит себя в роли просто матери. Спортивные амбиции Таню буквально сжигали. 'А я что буду делать сейчас? Мне через неделю нельзя будет прыгать. Я с тоски сдохну' – вот к чему сводились ее возражения. 'Да что ты все я да я' … не можешь хоть раз не о себе подумать? Это же и мой ребенок тоже. Как ты смеешь думать только о себе?' – Валера был все-таки поражен такой ее реакции. 'Танька, ты с ума сошла? – кричал он. Разве нормальные женщины так поступают? Я предлагаю тебе быть моей женой и матерью моего ребенка. А ты … для тебя твой спорт важнее? Важнее?'. Валера не ожидал, что она так ему со всем прямотой и скажет: 'да, важнее.'.

О чем тут было говорить. Таня не просила у него денег на аборт, он не предложил. Аборт она, конечно, сделала, но Валера даже не знал, где и как. Она вернулась к своей жизни, он к своей, тем более, что все свое время он теперь принялся отдавать диссертации, кое-что приходилось переделывать. Защита обещала стать на факультете событием. Но однако Гриша знал, что Таня оставила в Валерином сердце зарубку, может быть самую по-настоящему серьезную.

Очередное американское лето пролетело и Гриша вышел на работу. В этом семестре он был занят: три класса, два простых, а третий – семинар для аспирантов. Он ехал на работу, стараясь настроиться на французских писателей, но про писателей думать не удавалось. Семинар по современной французской литературе не воспринимался животрепещущей проблемой. Гриша думал о Валере и Йоко. Ее защита была назначена на середину октября, через неделю она будет в Беркли. Все было готово. Каждый вечер Гриша боролся с собой: надо позвонить Валере, но сделать это было трудно. Что говорить? О чем спрашивать? Понятное дело Валера сделал все от него зависящее, чтобы Йоко с блеском защитилась, но … нужна ли уже ей была эта защита? Какая-то суета. Может и не стоило ничего делать. Гриша знал, что ничего этого он с другом обсуждать не может, и уже сам не понимал, зачем ему звонить. Может Валера хочет, чтобы он тоже присутствовал на защите? Надо ехать и они все будут делать вид, что все хорошо, что так и надо. Ужас, что придется принимать в этом участие. Ее родители приедут, брат? Скорее всего. Блестящее научное будущее, которого не будет. Хорошенькое дело. Валерка – прав. Он делает, что должен, а остальное …

Ему конечно надо ехать на защиту, он тоже 'должен'. Ничего не поймет … и ладно. Был же на защите самого Валерки, а как же! Смотрел на Валерку, по сторонам смотрел и слушал … там было что послушать. Непонятные слова, но звучные, красивые, как музыка. Когда-то давно он вот точно так же воспринимал непонятные термины из Жюль Верна. Все эти 'грот-топсели, эзельгофты, юферсы'. Ну какая разница, что эти термины означали? Ветры морских странствий, южные пассаты … дующие на зюйд-вест или, норд-ост. Так раз непонятность Гришу завораживала. Там на защите он видел, как у Валеры открывается рот, он говорит на русском языке, но уловить о чем нельзя. Друг владел недоступной тайной, которая Гришу буквально завораживала. Валерино знание казалось ему загадочным и полным великого значения.

Гришин семинар со студентами больше походил на лекцию. Как обычно текст все знали слишком приблизительно для серьезной дискуссии, и Гриша привычно долго говорил. На обратном пути он подумал о том, что лето было скорее пустым: Аллкина вторая беременность, поездка в Колорадо, грустные Валеркины дела и все … Да и не написал он ничего, начинал тексты и бросал недописанными. Что это с ним? Исписался? Да, нет, каждую ночь ему в голову приходила идея нового сюжета, он ее записывал, но за новую книгу почему-то не садился. То идея наутро казалась ему дурацкой, то, наоборот, замысел был столь значителен, что Гриша не чувствовал себя готовым к его реализации. Вместо того, чтобы писать, он подолгу возился со словами в своей голове, конкретными сравнениями, не находя их, отбрасывая множество вариантов, ненавидя себя за бездарность.