Графоман

Рядом с ней две тетки, активные члены движения, обе ходят на подпольные курсы иврита, а сами даже и не еврейки, врут, что еврейки, просто хотят уехать по подложному вызову. Ни в какой Израиль они бы не поехали, поехали бы в Америку. Хрен их пустят … больно хитрые. Вон сидит Дора, ее муж Изя связан со специальным отделом израильской спецслужбы, через которую и идут письма-вызовы. Их не выпустят, об этом отделе Конторе надо узнать как можно больше. Дора с Изей знают, что их не выпустят, но хотят в движении засветиться, чтобы в дальнейшем изобразить из себя героев, борцов с режимом.

В дальше сидит наивная Наташка, растрепанная, готовая из кожи вон вылезти ради 'дела'. В таких ума не особенно много, но они ощущают себя Че Геварой. Просто жить им неинтересно, для таких жизнь – это борьба с режимом, неважно с каким. 'Вот, дура … – думает Люба, ни семьи, ни детей, ни даже просто мужика … до старости будет бороться с ветряными мельницами'. Галя Мильштейн громко разговаривает, не замечая, что ей никто не отвечает. 'Совсем глупая баба. У нее же ребенок и мужа нет. Орет громче всех. И так денег у нее нет. Милостями Сохнута кормится. А туда же …' – Люба органически не могла понять чужую идейность. Верят в светлое еврейское будущее? Это прямо 'пролетарии всех стран, соединяйтесь!' …еврейские пролетарии … смешно.

В этой сплоченной солидарной толпе евреек, полной энтузиазма и решимости, есть внедренные агентки, как и она сама. Некоторых Люба подозревает, почти уверена, что они постукивают, но обсуждать других агентов с Андреем Ивановичем она не будет. Это лишнее. Тетки сидят как попало, большинство в брюках, но не все. Из-под задравшихся юбок видны штаны. Сидят уже больше часу, начинают ерзать, часто менять позу, тело у всех устало. Симкины соседи изредка проходят мимо на кухню , возвращаются с чайником или сковородкой. Кое-кто старается проскользнуть мимо евреек, стараясь их не замечать, другие, в основном старухи, наоборот, ворчат или громко возмущаются. В милицию пока никто не звонил. Странно.