Графиня Монте-Кристо

— А вот и письмо от полковника! — радостно вскричал он. — По-видимому, этот барон Матифо начинает проявлять нетерпение. Сегодня я, возможно, буду обедать в клубе. В вашем распоряжении целый вечер, можете спокойно посекретничать и поболтать. До свидания, мадемуазель парижанка, — добавил он, целуя меня в лоб.

Оставшись вдвоем с матерью, я снова расплакалась, как малое дитя. Слезы облегчили мне душу. Матушка, сидя рядом со мной и держа мои руки в своих, осыпала меня ласками и поцелуями, при этом она тоже плакала навзрыд. О, как я теперь укоряла себя за то, что находясь в монастыре, осмеливалась сомневаться в ее чувствах ко мне! Как я могла думать, что она не любит меня!

Видишь ли, Урсула, мать — это наше второе я, ее сердце бьется в полной гармонии с нашим, глаза наполняются слезами, когда мы плачем, она улыбается при виде нашей улыбки. Мать — это олицетворение нежности, душевности и доверия. Человек испытывает к своей матери почти те же чувства, что и к Деве Марии, разве лишь с той разницей, что к матери обычно относятся с еще большей любовью, но с меньшей почтительностью.

Ведь почтительность всегда холодна, дорогая Урсула, не так ли? Например, исповедуясь в грехах Деве Марии, я всегда боялась, что Она не простит меня, а моя матушка, напротив, всегда постаралась бы найти оправдание моей ошибке.

Проплакав вместе с матушкой долгое время и вдоволь нацеловавшись, мы немного успокоились. Тогда матушка сказала мне:

— Пошли, Киприенна, мне надо показать тебе твое царство.

Ах, Урсула, поверь что мы бы никогда не могли вообразить себе ничего лучше моей комнаты.

Матушка улыбнулась, заметив переполнявшие меня чувства, в которых смешались восхищение, удивление и благодарность.

Любые мои капризы были предвосхищены заранее. Матушка угадала даже мои любимые цвета, а как мне описать тебе свою радость, когда матушка отворила маленькую дверцу в стене и спустилась вместе со мной в мой сад! Да, Урсула, мой сад, или, скорее, наш сад, ибо он принадлежит нам обеим — моей матушке и мне. В саду есть липовая аллея, и там так же растут каштаны — совсем как у нас в монастыре.

Матушка попыталась убедить меня, что все это просто случайность, но я дала ей понять, что обман ее не удастся, и указала при этом на совершенно новую решетку, отделяющую наш садик от главного сада. Я сразу поняла, что ограду эту установили специально перед моим приездом.

Теперь, когда я пишу тебе это письмо, окно в моей комнате открыто. В него врывается свежий ветерок, а высокие каштаны осыпают подоконник бело-фиолетовыми почками.

Я часто думаю о тебе, вспоминая наш старый монастырь, мне кажется, я слышу шелест твоего белого платья в траве. Я оборачиваюсь и вижу себя в прелестной маленькой спальне.

Роскошный особняк заменил келью, и я вижу перед собой две совершенно не схожие между собой вещи, напоминающие мне обо всем, к чему я испытывала любовь.

Эта аллея напоминает мне монастырь и тебя, а этой прекрасной комнатой я обязана любви своей матушки.

Я чувствую себя счастливой, зная что она так любит меня, но иногда вздыхаю, вспоминая, что тебя нет рядом со мною.

— Надеюсь, Киприенна, тебе здесь понравится, — сказала мне матушка.

— Понравится!

Сама понимаешь, Урсула, ответ мой не заставил себя долго ждать.

— Будешь ли ты любить нас? — спросила снова матушка. — Да, — добавила она, немного помолчав, — вижу, что ты нас полюбишь, и все же, дорогое дитя, как много зла причинили мы тебе и как много еще, возможно, причиним в будущем!

Матери, Урсула, иногда молодеют прямо на глазах. Когда мать любит свое дитя, она сама становится ребенком, когда укачивает дочь, то снова становится девочкой, когда забавляет ее, превращается в девушку, а когда заставляет дочь улыбаться, то становится ее ровесницей.

После обеда матушка стала печальной. Она представила мне мою камеристку по имени Потель, но в первый вечер услуг ее не потребовалось, ибо матушка решила сама помочь мне раздеться.

Когда я легла в постель, матушка села в кресло у изголовья кровати.

— Киприенна, мы с тобой еще не говорили об отце. Что ты о нем думаешь, дитя мое?

— Думаю, матушка, что люблю и уважаю его всем сердцем.

— Хорошо, Киприенна, — продолжала матушка, — люби его нежно, ибо и он любит тебя по-своему. Уважай его, ибо это один из благороднейших людей, которых тебе суждено будет встретить в жизни, и если обнаружишь в нем какие-то недостатки, то не спеши судить слишком строго, ибо твой приговор может отразиться на другом близком тебе человеке. Слушайся его во всем, дочь моя, ибо он дважды является господином твоей судьбы.

Как отец он имеет право принимать решения, кроме того я давно уже уступила ему всю власть над тобой. Я не могу, я не осмеливаюсь командовать тобой, а хочу лишь… — тут она внезапно замолчала и потом тихо добавила, — чтобы ты любила меня…