Графиня де Шарни. Том 2

— Вот видите, — обратился со своего балкона Людовик XVI к Марии Антуанетте, — все идет наилучшим образом!

Мария Антуанетта возвела глаза к нему и ничего не ответила.

Колокольный звон возвестил, что церковь открыта.

Почти в ту же секунду Шарни легонько постучался в дверь.

— Я готов, сударь, — объявил король.

Шарни бросил на него быстрый взгляд; король был спокоен и, пожалуй, тверд; на его долю выпало уже столько страданий, что под их воздействием он избавился от своей нерешительности.

У входа ждала карета.

Король, королева и все их семейство сели в нее; карету окружала толпа, почти столь же многочисленная, как и вчера, однако в отличие от вчерашней она не оскорбляла пленников, напротив, люди ловили их взгляд, просили сказать хоть слово, были счастливы прикоснуться к полю королевского камзола и гордились, если им удавалось поцеловать край платья королевы.

Трое офицеров заняли места на козлах.

Кучеру было велено ехать к церкви, и он беспрекословно подчинился.

Впрочем, кто мог отдать другой приказ? Бийо и Друэ все так же отсутствовали.

Шарни осматривался, ища их, однако нигде не видел.

Подъехали к церкви.

Крестьяне постепенно окружили карету, но с каждой минутой число национальных гвардейцев возрастало, на каждом углу они целыми группами присоединялись к процессии.

Когда подъехали к церкви, Шарни прикинул, что в его распоряжении около шестисот человек.

Для королевского семейства оставили места под неким подобием балдахина, и, хотя было всего восемь утра, священники начали торжественное богослужение.

Шарни был обеспокоен; он ничего так не боялся, как опоздания: малейшая задержка могла оказаться смертоносной для начавшейся возрождаться надежды. Он велел предупредить священника, что служба ни в коем случае не должна длиться более четверти часа.

— Я понял, — попросил передать священник, — и буду молить Бога, дабы он ниспослал его величеству благополучное путешествие.

Служба длилась ровно столько, сколько было условленно, и тем не менее Шарни раз двадцать вынимал часы; король тоже не мог скрыть нетерпения; королева, стоявшая на коленях между обоими своими детьми, оперла голову на подушку молитвенной скамеечки; только принцесса Елизавета была спокойна и безмятежна, словно мраморное изваяние Пресвятой Девы, то ли оттого, что не знала о планах спасения, то ли оттого, что вручила свою жизнь и жизнь брата в руки Господа; она не выказывала ни малейших признаков беспокойства.

Наконец священник обернулся и произнес традиционную формулу: «Ita, missa ets».

Держа в руках дароносицу, он спустился по ступенькам алтаря и благословил, проходя, короля и его присных.

Они же склонили головы и в ответ на пожелание, идущее из самого сердца священника, тихонько ответили:

— Аминь!

После этого королевское семейство направилось к выходу.

Все, кто слушал вместе с ними службу, опустились на колени, беззвучно шевеля губами, но было нетрудно догадаться, о чем безмолвно молятся эти люди.

Около церкви находилось более десятка конных гвардейцев.

Роялистский эскорт становился все многочисленней.

И тем не менее было очевидно, что крестьяне с их упорством, с их оружием, быть может не столь смертоносным, как оружие горожан, но весьма грозным на вид-треть из них была вооружена ружьями, а остальные косами и пиками, — могут в решающий момент роковым образом склонить чашу весов.

Видимо, Шарни испытывал подобные опасения, когда, желая подбодрить короля, к которому обратились за распоряжениями, наклонился к нему и произнес:

— Вперед, государь!

Король был настроен решительно.

Он выглянул из дверцы и обратился к тем, кто окружал карету:

— Господа, вчера надо мной было совершено насилие. Я приказал ехать в Монмеди, меня же силой повезли во взбунтовавшуюся столицу. Но вчера я был среди мятежников, а сегодня — среди верных подданных, и потому я повторяю: в Монмеди, господа!

— В Монмеди! — крикнул Шарни.

— В Монмеди! — закричали гвардейцы роты, расквартированной в Вильруа.

— В Монмеди! — подхватила национальная гвардия Шалона.

И тотчас все голоса слились в общем крике: «Да здравствует король!»

Карета повернула за угол и покатила тем же путем, по какому приехала, но в обратном направлении.

Шарни не выпускал из виду крестьян; похоже, в отсутствие Друэ и Бийо ими командовал тот самый французский гвардеец, что стоял на посту у дверей королевской спальни; он без особого шума направлял движение всех этих людей, чьи мрачные взгляды свидетельствовали, что происходящее им не по душе.

Они дали пройти национальной гвардии и пристроились за нею в арьергарде.

В первых рядах шагали те, у кого были пики, вилы и косы.

За ними следовали примерно сто пятьдесят человек, вооруженных ружьями.

Маневр этот, исполненный весьма умело, как если бы его производили люди, поднаторевшие в строевых учениях, весьма обеспокоил Шарни, однако у него не было возможности воспрепятствовать ему; более того, оттуда, где он находился, он даже не мог потребовать объяснений.

Но вскоре все объяснилось.