Граф Таррагона

В дверь комнаты, которую снимал Арнульф на втором этаже таверны, настойчиво и требовательно постучали. Стуки бывают разные: словно виноватые, когда стучат тихо, будто стесняясь; романтические – так стучат влюбленные, словно нежно поглаживая дверь, за которой находится в трепетном ожидании возлюбленная; наконец, испуганные, когда стук, словно сам себя боится – так стучат тайные осведомители и клевреты, с дрожью в душе ожидая награды за свою подлость или предательство. Этот же стук был именно требовательным и не терпящим возражений, услышав его все должны вздрагивать и, проклиная себя и весь свет, бежать со всех трясущихся ног открывать дверь.

Арнульф раскрыл дверь, готовясь в душе к самому страшному – смерти, но вместо нее он увидел двух рыцарей, одетых в цвета графа Таррагона. Один из них – высокий и широкоплечий скандинав (его соломенные волосы, заплетенные в косички викингов ни с чем не перепутаешь) едва заметно кивнул головой и на ломанном франкском произнес:

– Граф желает тебя видеть… -

Второй рыцарь – судя по внешности, из местных, скрестил руки на груди и молча уставился на англичанина, буквально буравя его своим тяжелым взглядом черно-карих глаз.

– Да-да, я готов… – Арнульф поймал себя на мысли, что сейчас он выглядит весьма убого: испуганный взгляд, бледное лицо и ссутулившиеся плечи, вздохнул и прибавил. – Мы уже выходим.

– Да, кони стоят возле входа… – отрезал скандинав.

Возле входа стояли три коня и сидели в седлах два оруженосца самого что ни на есть отъявленного вида, их можно было посчитать разбойниками, а не оруженосцами благородных рыцарей.

– Твоя гнедая… – бросил на ходу скандинав. Он запрыгнул в седло без помощи стремени, что делало честь его рыцарской подготовке, ведь, тут я извиняюсь, он был практически в полном вооружении и кольчуге.

Арнульф пожал плечами и попытался запрыгнуть в седло, но кобыла неудачно переступила задними ногами, он споткнулся, едва не упав, и вызвал дружный гогот четырех глоток воинов. Он покраснел и страшно разозлился, мечтая в душе убить их или, в крайнем случае, погибнуть, лишь бы не слышать этот наглый и издевательский смех.

– Все, поехали. – Скандинав дождался момента, когда он усядется в седло. – Граф не любит, когда опаздывают…

– Олаф! – обратился к нему второй рыцарь. – Сегодня душновато что-то…

Олаф – так звали скандинава, вытер пот с лица и добродушно рассмеялся:

– И не говори, Диего… – он подмигнул Арнульфу. – Что? Жарковато у нас и непривычно? Я и то не сразу привык в местной жаре и духоте. После северного лета здесь и в правду невыносимо жарко и влажно…

Арнульф молча пожал плечами, но ничего не ответил. Группа пришпорила коней и поскакала вверх по извилистой дороге, тянущейся от порта, возле которого и была расположена таверна, к верхнему городу и цитадели.

Несмотря на поздний час народу в городе было предостаточно. Люди, наслаждаясь летней тишиной и теплом, прогуливались вдоль домов и цветущих садов, в изобилии разбитых в Таррагоне. Запахи и ароматы цветов, зреющих яблок, винограда, апельсинов и олив наполняли воздух каким-то удивительным и немного пьянящим благоуханием.

С гиканьем и присвистами всадники проскакали по улочкам и лишь на мгновение задержались возле массивных ворот цитадели, остановленные караульными воинами. Один из них – такой же высокий и светловолосый, как и Олаф, не сразу узнал своего соплеменника. Когда же он признал его, то не замедлил отпустить в адрес земляка и его спутников несколько сальных и едких шуточек на невероятной смеси франкского и каталонского наречий, обильно сдобренных выразительным и певучим скандинавским акцентом.

– Я-то, к твоему сведению, – насупился Олаф, он видимо не привык к тому, чтобы в его адрес так отхаживались прибаутками. – Так вот, буквально через полчаса я освобожусь и не замедлю наведаться к донье Урраке и ее девочкам, а тебе, Гуннар, придется в одиночестве гонять одноглазого змея правой рукой до самого утра, пока новая смена не придет в караул!..

Гуннар возмущенно засопел, но ничего не ответил своему товарищу, который громко захохотал, радуясь своей удачной шутке-контратаке, пришпорил коня и въехал в цитадель через главные ворота.

Они спешились возле большого каменного крыльца дворца. Олаф пошел впереди, а Арнульф засеменил следом, стараясь не отставать от его широкого шага. Они поднялись на второй этаж, и пошли по длинному полутемному коридору, освещенному переливчатым и мерцающим светом факелов, укрепленных на стенах. Стражники, стоявшие на постах, бросали причудливые тени и застывали в строгих позах, едва Олаф равнялся с кем-то из них.

Возле одной из дверей скандинав остановился и, постучав трижды, раскрыл и заглянул внутрь комнаты, после чего, повернулся к Арнульфу и сказал:

– Его светлость ждет тебя, англичанин…

Арнульф выдохнул и, осенив себя крестом в душе, вошел в полумрак помещения, освещенного светом пылающего камина. К его удивлению, в комнате царила прохлада. Камин, как он догадался, играл роль освещения, но никак не обогревателя.

Граф сидел к нему спиной в кресле.