Однако это не имеет ровно никакого значения, ибо этому герцогу угрожает скорая отставка. Маркиза Помпадур не большая любительница Австрии, но ей недостает твердости, потому что она не знает, кому верить. Если она будет уверена в реальности мирного договора, то всем сердцем будет за него. Именно она и маршал Бель-Иль, с согласия короля, послали Сен-Жермена осуществить эту почти безнадежную миссию… Это и многое другое поведал мне сей авантюрист от политики. Я пребывал в величайшем затруднении на счет того, стоит ли мне вообще вступать в переговоры, но поскольку я удостоверился в подлинности миссии своего собеседника, о чем уже упоминал выше, я решил объясниться с ним в общих фразах. Поэтому я сказал ему, что желание короля подписать мирный договор является, несомненно, искренним, ибо мы со своей стороны делали подобное предложение еще в середине наших успехов в войне, которые с той поры стали гораздо очевиднее. Следует посвятить во все детали и наших союзников, ибо с ними дело быстро пойдет на лад, без них же оно застопорится. Франции, безусловно, хорошо известно наше положение, поэтому нет никакой нужды требовать от меня какой-либо дополнительной информации. Что же касается частностей, то прежде чем переходить к ним, мы сначала должны быть уверены в их необходимости; в любом случае, однако, я не располагаю сведениями, которые могли бы выступить в качестве таких подробностей. Затем я заговорил о зависимости Франции от двух императриц и крайне приятной перспективе, открывающейся перед ними даже в том случае, если короля Пруссии постигнет неудача. Однако я отказался ступить далее общих, хотя и положительных, заверений в желанности мирного договора для нашего короля.
По мере оживления беседы я спросил его о том, какая из потерь наиболее ощутима для Франции, наверное, Канада? «Отнюдь, — заявил он, — Канада обошлась Франции в 36 миллионов франков, ничего не дав ей взамен». Гваделупа? «Нет, она не станет препятствием к подписанию мирного договора, ибо сахарного тростника и в других краях достаточно». Вест-Индия? Он ответил также отрицательно, та же участь постигла и мой вопрос о денежных операциях Франции. Я спросил его, что они скажут насчет Данкирка? [139]Он не замедлил опровергнуть мое предположение, всячески заверив в искренности своего ответа. Затем он спросил меня, что мы думаем, в свою очередь, о Минорке? Я ответил, что мы забыли о ней, во всяком случае, об этом никто еще не вспоминал. «То же самое, — заявил он, — я не переставал говорить им вновь и вновь, а они изумлялись расходам, которых требовал этот остров».
Такова суть трехчасового разговора, состоявшегося между нами, о котором я хотел Вам поведать. Он попросил меня о сохранении строгой секретности и выразил свое намерение посетить Амстердам и Роттердам в ожидании моего ответа, о получении которого я его не обнадежил, но и не разуверил.
Я покорно надеюсь на то, что Ваше Превосходительство не поставит в упрек мне эту самодеятельность. Очень нелегко обрести правильную линию поведения в подобных обстоятельствах, хотя в моей власти было либо просто прервать все сношения с этой особой, либо продолжить их.
Поскольку король, видимо, желает дать ход мирным переговорам, да и Франция испытывает весьма сильную потребность в этом, то, кажется, нам улыбнулась благоприятная возможность, и я с воодушевлением ожидаю распоряжений, прежде чем тронуться с места».
В этот же день представитель короля Польши саксонец граф Каудербах написал своим коллегам — графу Викербарту в Дрезден и князю Александру Голицыну в Лондон — по письму, в которых среди прочих новостей немало места отводится Сен-Жермену и его приезду в Голландию. В письме Викербарту Каудербах рассказывает об имевшем место накануне ужине, на котором присутствовали кавалер Брюль и Сен-Жермен. Автор письма подробно описывает своего необычайного гостя:
«Несомненным фактом является то, что один из членов Генеральных Штатов, возраст которого приближается к семидесяти, рассказал мне, что видел этого необычайного человека в доме своего отца, когда сам еще был ребенком, и движения его были ловкими и свободными, как у человека лет тридцати. Его ноги всегда были готовы к резким поворотам, волосы у него были естественные, черные и покрывали всю его голову, на лице с трудом можно было найти хоть одну морщину. Он никогда не ел мяса, кроме белого мяса цыпленка, в небольших количествах, и ограничивался злаками, овощами и рыбой. Он предпринимал всяческие меры предосторожности против холода, но не возражал, если приходилось засиживаться допоздна. Он поддерживал компанию далеко за полночь, уступая нашему желанию, а утром по его внешнему виду ничего не было заметно.