Граф Сен-Жермен

Бишофвердер [335]написал герцогу Фридриху-Августу Брауншвейгскому следующее: «Удивлен, узнав, что брат дю Боек не согласился дать денег взаймы графу Сен-Жермену. Брат не может не знать, что, если граф часто занимал деньги, он всегда возвращал крупные суммы, и нет никакой опасности в том, чтобы с ним познакомиться». [336]Затем с согласия герцога Курляндского [337]Бишофвердер уехал в Лейпциг на встречу с графом Сен-Жерменом. [338]

Именно в это время граф написал герцогу Фридриху-Августу Брауншвейгскому следующее письмо, датированное 8 мая 1777 года:

«Монсиньор, позвольте мне открыть Вам свое сердце. Оно изранено с тех пор, как господин советник дю Боек использовал средства, которые весьма мне неприятны, с целью убедить меня в истинности распоряжений, полученных от Вас, о которых он сообщает мне в своем письме, и которые, смею Вас уверить, не имеют и не должны иметь ко мне никакого отношения. Барон Вурмб вместе с бароном Бишофвердером могут засвидетельствовать честность и правомочность сделанного мною шага, давно назревшая необходимость которого, конечно же, ни в коем случае не умаляет моего к Вам уважения и преданности. Щекотливость создавшегося положения с самого начала обязала меня скрывать свои мотивы.

Я тороплюсь исполнить возложенные на меня в этих краях обязанности, очень важные и не терпящие отлагательства, чтобы, завершив свои дела, немедленно приехать к Вам, лучшему из принцев, встречи с которым я давно и с нетерпением жду. Поскольку я уже имел честь быть представленным Вам, монсеньор, смею надеяться на то, что в силу своей проницательности Вы сумеете распознать во мне Вашего пылкого сторонника и простить меня за неотложные дела.

Остаюсь, обязанный Вам, Ваш покорный слуга Уэлдон». [339]

Цели и намерения Сен-Жермена, инкогнито которого уже ни для кого не было тайной, пытался выяснить саксонский государственный советник Вурмб, масон и розенкрейцер, который писал о своей поездке в Лейпциг в письме герцогу Фридриху-Августу Брауншвейгскому от 19 мая 1777 года из Дрездена:

«За те две недели, что провел в Лейпциге, я пытался выяснить намерения знаменитого Сен-Жермена, который в настоящее время скрывается под именем графа Велдона, и кроме того, именно благодаря моей просьбе он находится здесь и согласен даже немного повременить с отъездом. Я увидел очень бодрого для своего возраста мужчину шестидесяти или семидесяти лет. Он смеется над теми, кто приписывает ему невероятный возраст. Благодаря режиму и лекарствам, которыми он пользуется, он, возможно, проживет еще долго. И все же выглядит он не долгожителем. Нельзя отказать ему в глубоких знаниях. Я буду работать с ним над некоторыми красителями, над обработкой шерсти и хлопка, чтобы проверить, можно ли из этого извлечь пользу для наших мануфактур.

После того как я вошел к нему в доверие, я заговорил о масонстве. Без рвения, как будто не придавая этому большого значения, он признался в том, что достиг четвертой ступени, [340]но знаков не помнит. По этой причине я не смог углубиться в эту тему, поскольку, казалось, он ничего не знал о системе Строгого Наблюдения [341]».

Это замечание Вурмба совсем несправедливо, так как из переписки графа с церемонийместером Веймара графом Герцем явствует, что не кто иной, как Сен-Жермен, разрабатывал систему «Строгого чина» — посвящения ордена франкмасонов в аристократическом духе для брата ландграфа Карла Гессенского, который стал масоном в 1774 году. Но это произойдет позже.

Поскольку граф Сен-Жермен проявил интерес к делу Шрёпфера, той самой, что вызвала такое возмущение у графа Марколини и настроила жителей Дрездена против Сен-Жермена, увидевших в нем новоявленного Шрёпфера, Вурмб, сыгравший в этой трагической истории одну из главных ролей, рассказал графу то, что знал.