Граф салюки

Во время Страстной недели, перед Пасхой, в Чистый четверг, все служащие Элен оставили свои прямые обязанности и принялись мыть и чистить весь дом снаружи и внутри: в Чистый четверг вымоешь – весь год чисто в доме будет. Варя помогала Маринке мыть окна снаружи. Повариха пришла пораньше и весь день возилась с куличами, красила яйца. Потом всех работниц отпустили – женщинам нужно было и свое жилье вычистить. Погода в это время была обманчивая: солнышко светило ласково, но ветерок был холодный. Варя так яростно терла стекла, разгорячилась, и ее прохватило ветерком, она простыла. К тому же, в последнее время она все хотела замолить свои грехи и грехи графа, добиться прощения ему у Бога. А чтобы молитвы доходили быстрее, Варя постилась. У Элен не было желания соблюдать строгий пост, оттого готовилась еда не только постная, но и скоромная, и Варе в такие дни приходилось довольствоваться куском хлеба с холодной вареной картошкой или остатками вчерашней постной пищи. С непривычки ослабела и потому легко заболела, теперь вот в самый праздник лежала с температурой.

Магазин и мастерская были закрыты. Елена Павловна сходила в церковь на всенощную, утром подремала пару часов да и собралась в гости к подруге детства. Дом был пуст – одна Варя оставалась в постели да Андрюха, старик-истопник сидел в своей каморке. Рядом с ее кроватью кухарка поставила морс, молоко с медом да освященные кулич, кусок пасхи и яйца.

Воронцов в этот день не утерпел, прискакал пораньше, о болезни Вари он еще не знал, не надеялся застать ее дома и не знал, где будет ее искать: после церкви она могла пойти погулять. Постучал, на всякий случай, в закрытую дверь, уж собрался уходить, да вдруг услышал шаркающие шаги – Андрюха открыл дверь.

– Дома ли Елена Павловна и Варя?

– Хозяйка ушла, будет поздно, сударь, а барышня болеет. Простыла. В четверг на улице девки убирались, а Варька-то все снимала свой жакет – жарко ей было. Вот и прохватило.

– Где ее комната?

– По лестнице наверх, там через кухню пройдешь, сударь, это и есть ее комната. А можно по черной лестнице, так сразу будет ее дверь.

Граф, не дослушав, шел к лестнице.

– Эх, сударь, а грязи-то у вас на сапогах! Девки мыли – мыли весь дом, а вы враз все и затопчете.

И точно, сегодня дороги развезло, графу пришлось спешиться пару раз, на сапоги налипла глина. Он сбросил их.

– Помой-ка сапоги, братец. На вот тебе за работу да и в честь праздника, – протянул он монету Андрюхе.

Потом в одних толстых носках пошел наверх, Андрюха снизу направлял его:

– Вот в эту дверь, сударь, сразу, это, значит, кухня хозяйская, и через кухню, а там на площадке – Варина комната и черная лестница.

Воронцов прошел через кухню и лестничную площадку, постучал тихонько в закрытую дверь, не услышав ответа приоткрыл ее. Варя спала.

– Варенька, – окликнул он.

Она проснулась и с радостным изумлением смотрела на него…

– С великим праздником тебя, – говорил он, подходя к кровати. – Христос воскрес!

– Воистину воскрес, – ответила сонная Варя.

После этих слов полагалось поцеловаться, что граф и сделал. Он наклонился к Варе и осторожно, нежно поцеловал ее, слегка опасаясь ее реакции. Варя то ли вздохнула, то ли всхлипнула. Тогда Сергей Иванович уже смелее обнял ее вместе с одеялом и еще раз поцеловал. Она закрыла глаза и подставила лицо его губам. И он уже не мог сдержаться – стал покрывать ее лицо поцелуями, прижимая ее к себе все крепче. Как так получилось, Варя не знала, вроде бы руки у нее были все время под одеялом, но только в какой-то момент она обнаружила, что тоже обнимает графа, и уже не останавливала его, когда он сбросил с нее одеяло и так нежно и крепко гладил ее всю.

– Как я люблю тебя… О, Варенька, ты точно не гонишь меня? – спрашивал он, а его руки ласкали ее. – Ты не сердишься? – говорил и целовал ее так, что она и не смогла бы ответить.

Может быть, всему виной повышенная температура, только Варя совсем не в силах была велеть ему прекратить, она лишь крепче старалась прижаться к Воронцову. Она так его обнимала, что он чуть не упал на нее. Она аж застонала от нетерпения, так ей хотелось его. Сейчас ей было совершенно все равно, венчаны они или нет, грех ли заниматься этим в такой день. Лишь одно имело значение – она любит его и хочет принадлежать ему. Она словно опьянела. Ее ночная рубашка скоро оказалась вся сбитой вверх, граф второпях что-то сбросил из своей одежды и так, полуодетый, прижимал и ласкал свою любимую. На узкой кровати оказалось достаточно места для двоих, если только прижиматься тесно-тесно друг к другу. Бедная старая кровать скрипела, сетка провисла под тяжестью двух тел. Раньше там и одной-то было спать неудобно, но сейчас они ничего не замечали. В какой-то момент Варя вскрикнула и то ли засмеялась, то ли заплакала. Сергей замер на мгновение – неужели ей так плохо?

– Держи меня, я падаю, – прошептала она.

Ей вдруг показалось, что она летит. Падать Варе, лежащей в люльке провисшей кровати и прижатой сверху его телом, точно было некуда. Он понял, что она тоже испытала восторг, и чуть не заплакал от счастья. Ему мешала одежда, но он не решался оторваться хоть на мгновение от нее: вдруг она тотчас передумает и оттолкнет его. Он все боялся, что она обвинит его в том, что не сдержался, но, честное слово, разве мог бы на его месте кто-то поступить по-другому? Потом Сергей тихонько гладил ее волосы, целовал и все спрашивал:

– Варенька, ты не сердишься на меня? Если бы ты прогнала меня, я бы, наверное, умер. Я просто не в силах больше ждать.

У Вари словно стена внутри рухнула, она наконец смогла смотреть в его глаза и не скрывать своей любви, трогать слегка впалые щеки, проводить пальчиком по бровям, обрисовать каждую черточку его лица. Варе очень хотелось провести рукой и ниже, по телу, но она стеснялась. До сих пор она не видела его без одежды. Там, в его доме, она не хотела смотреть на Воронцова. Сейчас Сергей, словно почувствовал это ее желание, сел и сбросил совсем брюки, теплые подштанники (в дорогу приходилось одеваться потеплее) и нижнюю рубашку и снова прилег на край кровати. Матрас сдвинулся, и он лежал на жестком ребре, ощущая холод металла сквозь простыню. Варя робко коснулась его груди, тогда он взял ее руку и положил себе на низ живота. Девушка испуганно дернулась, но он удержал ее руку. Краска залила ее лицо.

– Ты у меня совсем маленькая. Моя малышка, моя девочка, – улыбался он. Варя ощутила под рукой что-то мягкое, нежную кожу. Странно, она «это» по своим предшествующим ощущениям представляла совсем не так.

– Давай завтра же повенчаемся. Я сегодня заберу тебя домой. Ты согласна, ты любишь меня?

– Да, да. Но как же я поеду? У меня же температура…

– Я тебя буду держать на руках, в одеяле.

– Нет, надо же дождаться Елены Павловны, как же без нее. Как только я выздоровею, мы и повенчаемся.

Сергей прикрыл ее одеялом. Прощаясь, провел ладонью по ее щеке, а Варя перехватила его руку и прижалась к ней губами:

– Не уезжай, я не могу без тебя…

– Лечись, не вставай, выздоравливай скорее, я скоро вернусь за тобой.

Так не хотелось покидать Варю, но, пожалуй, пора, пока их никто не застал. Он уехал, оставив ее в постели.

Температура у Вари спала, она заснула. Его ласки и любовь вылечили ее быстрее всех отваров, грелок и растираний. Когда вернулась Элен, Варя бродила по комнате, не желая больше лежать в постели. Как и в тот раз у Кукушкина, когда она ждала сватовства графа, Варя боялась сглазить свое счастье, потому она ничего не говорила Елене Павловне. Но глаза ее лучились, улыбка блуждала на губах.

– Не заезжал ли к нам граф? – спросила Элен.

– Да, был. Но недолго совсем.

– Понятно. Когда же он приедет снова?

– Дня через три. Надо, чтобы я выздоровела к его приезду.

Варя стала что-то напевать. Это было уж совсем удивительно.

Своей радостью графу не терпелось поделиться с кем-нибудь и он сразу заехал к Немцову.

– Поздравь меня, я женюсь! Варя согласна.

– Поздравляю! Когда же свадьба?

– Она приболела, как выздоровеет, так и обвенчаемся, через пару дней. Так что, на нашу свадьбу ты первым приглашен.