Граф Рейхард (СИ)

А мне - грудью, на которой свалялась кожа и из прорех торчат голые рёбра? - подхватил Андреас.

Тише вы, чёрт бы вас всех побрал! - зашипел на них Зиберт. - Молитесь сатане, чтоб нас не заметили!

Он шёл впереди, ведя ватагу к тропе, которая ныряла в тень под раскидистыми дубами. Его палка ловко ощупывала дорогу. За него цеплялся Гюнт, который на этот раз не стучал колотушкой; за Гюнтом хромал Килькель; Руди, очень довольный своей новой левой рукой, впился ею в плечо бредущего перед ним Николауса; за Руди шёл Андреас; замыкал процессию широкозадый неуклюжий Шютц, постанывающий и поёживающийся.

Слепцы скрылись за деревьями в тот момент, когда на противоположной стороне поляны показались молодые работники.

Беззаботно посвистывая, молодцы распахнули калитку и вошли во двор. Тут им сразу бросилось в глаза мёртвое тело, в котором они узнали хозяйку дома. А вглядевшись в труп, они побледнели: тело было раздето догола, и там, где должны были находиться дородный женский живот и бёдра, желтел худой, иссохшийся, изборождённый застарелыми язвами живот, производивший чудовищное впечатление своей жуткой несовместимостью с остальным телом. Но особенно поражали дряблые мужские органы, висящие между худыми бёдрами хозяйки!

Работники попятились, не сводя глаз с уродливого трупа. Не осмеливаясь приблизиться к мертвецу, они двинулись вдоль забора и, дрожа от страха, вошли в дом. В дверях они остановились, поражённые ещё больше. На лавке лежал труп, сочившийся кровью, а на полу распласталось что-то совсем уж невиданное: безголовое человеческое тело, словно составленное из частей других тел. Ноги и руки его высохли, кожа растрескалась, в гнойных ранах на животе чернели выступающие кишки. Мертвец казался выходцем из преисподней, страшным порождением Сил Тьмы, явно посетивших нынешней ночью этот уединённый дом.

Внезапно откуда-то сверху раздался дикий, пронзительный вопль:

Лизхен!

В чердачном люке на потолке показалось бледное перекошенное лицо Ганса Кмоха.

Лизхен! Лизхен! Лизхен! - повторял несчастный хозяин.

Работники бросились вон из дома.

В тот день на участке Кмоха побывали священник и управляющий барона, но ничего толком от Ганса они не добились. К полудню он впал в забытьё, а к вечеру умер. Все сошлись на том, что дом и впрямь посетила нечистая сила.

Селиться на этом месте никто не захотел. На следующий год поляна заросла молодым лесом, а ещё через несколько лет заброшенная, с провалившейся крышей изба Ганса Кмоха и вовсе скрылась в буйной лесной поросли.

Слепцы, убравшись отсюда, поспешили покинуть и окрестности Тюбингена, где люди могли узнать головы Алоиза и бочара из Остенвальда.

Больше о слепцах ничего не известно. След их затерялся на пыльных и беспокойных дорогах средневековой Германии, и их зловещая тайна сгинула вместе с ними.

г.

Журнал "Метагалактика" 1, 1995 год

Отредактировано автором в августе 2011 года

КРОВАВЫЕ ОРГИИ

В Сицилии, близ города Тропани, в старину был монастырь, в котором жили монахини-бенедиктинки. Настоятельницей у них была мать Лициния, женщина весьма суеверная и ко времени нашего повествования уже пожилая. Случилось так, что в Трапани прибыл её родной брат по имени Джилиоло. По городу сразу прошёл слух, что у него есть рекомендательные письма от римских кардиналов и что он знаком с самим Папой. Слух этот, надо сказать, распространяла не кто иная, как сама Лициния, которой было прекрасно известно, что братец прибыл не из Рима, а из заштатного городишки Анконы. Приняв там монашеский постриг, Джилиоло вскоре был обвинён в прелюбодеянии и вынужден был бежать оттуда. И никаких рекомендательных писем он не имел, единственное письмо, которое он показывал всем и каждому, было фальшивым, сочинённым за несколько монет неким писарем в какой-то придорожной таверне.

В Трапани Джилиоло втёрся в доверие к местным церковным властям, и не прошло и полугода, как на службах в городском кафедральном соборе они стоял уже рядом с епископом, что весьма повысило беглого монаха в глазах горожан. Немало способствовала этому и представительная внешность Джилиоло. Ему было сорок лет, он был полноват, имел выпуклый живот, белые пухлые руки и одутловатое лицо, с которого не сходило выражение благостности и умиления. Исповедаться у него считали за честь знатнейшие дамы города. Редкий прохожий, завидев его, не остановится и не испросит у него благословения.