Граф Платон Зубов

«Здесь у двора, — с иронической невозмутимостью замечает в одном из частных писем Д. И. Фонвизин, — примечательно только то, что камергер Васильчиков выслан из дворца, и генерал-поручик Потемкин пожалован генерал-адъютантом». А дальше все было лишь естественным следствием «личных комнат». Подполковник Преображенского полка — полковником здесь числилась сама императрица. Член Государственного совета. Абсолютное влияние на иностранные и внутренние дела. И между прочим — звание главного командира Новороссии. Это и многое другое за каких-нибудь полтора года. О выезде из Петербурга, реальном осуществлении этих последних, «командирских», обязанностей, естественно, не могло быть и речи.

Потемкин занят упрочением своего положения в столице. Тем более, что обычной судьбы всех въезжавших во дворец и выезжавших из дворца фаворитов он с самого начала не мыслил себе разделить. К власти Потемкин рвался для того, чтобы сохранить ее за собой. Теперь уже до конца.

«Случайные люди» доигрывают свои роли по-разному. Одни униженно благодарят Екатерину за былую честь, торопятся вымолить лишние подарки себе, родным. Другие пытаются бороться за ускользающий «случай», представляют ревность, отчаяние, даже страсть. Третьи удовлетворяются отступным — в этом Екатерина не скупилась: лишь бы побыстрее с глаз долой. Императрица не терпит (на словах) теней прошлого. Потемкин — исключение и притом единственное. Самоуверенный и внимательный. Бесконечно равнодушный и безошибочно умеющий угадать каждую слабость. Предупредительность любовника он легко подменяет преклонением верноподданного, уходит за атрибуты церемоний, с годами все более пышных, исключительных, заставляющих о себе говорить все европейские дворы.

Словно совершается чудо Галатеи наоборот — живая женщина превращается во все более совершенную и недосягаемую статую божества. И творец-фокусник все дальше отступает от дела своих рук, будто сам изумляющийся совершающимся, будто сам охватываемый все более благоговейным трепетом. И в этом есть свой особый оттенок: не униженный верноподданный, но смертный, ослепленный сиянием неожиданно явившегося божества.

Таков театр для всех. Потому бывший фаворит и не в тягость, потому нет никакой неловкости в обращении с ним и спустя двенадцать лет после «выхода из дворца» можно ему собственноручно написать: «Папа, по написании моего письма последнего я получила твое письмо. Слава Богу, что ты здоров, пожалуй, поберегись. Я из Москвы уже выехала; мне, кажется, весьма рады были. Прощай. Бог с тобою. Папа, я здорова. Котенок твой доехал со мною здорово же».

Вот так — попросту, по-домашнему, без претензий на глубокие мысли, изысканный французский стиль, афоризмы, без которых не позволила бы себе ни одного письма напоказ. И не отсюда ли упрямые слухи о тайном венчании в Москве, о брачных венцах, хранившихся вплоть до XX века в церкви Большого Вознесения у Никитских ворот (где спустя полвека венчался Пушкин)? И тем не менее взаимоотношения Екатерины и Потемкина были далеко не так просты. «Светлейший» мог многое себе позволить, но был должен ни на минуту не забывать своего подчиненного положения. У подножия престола Екатерины, которая могла совершенно откровенно, ни от кого не скрываясь, сказать: «Я согласна с мнением моего Совета, когда его мнение согласно с моим». Иллюзии независимости и власти вельмож, их сходства со всеми восточными властителями оставались только иллюзиями.

Часть II Отсветы Тавриды

Г. А. Потемкин — посланнику английского короля Георга III при русском дворе лорду графу Д.-Г. Мальмсбюри. Петербург.

…Льстите как можно больше и не бойтесь в этом пересолить.

Из донесения лорда Д.-Г. Мальмсбюри в Лондон. Петербург.

Внутренность двора представляет подобную же картину легкомыслия и небрежности. Старость не усмиряет страстей: они скорее усиливаются с летами, и близкое знакомство с одной из самых значительных европейских барынь убеждает меня в том, что молва преувеличила ее замечательные качества и умалила ее слабости.

Франция. Париж. Версальский дворец. Маркиз де Мариньи, занимавшийся иностранными делами у Людовика XVI, граф де Сегюр.

— Граф Луи Филипп де Сегюр д’Арекко!

— Отлично! Льщу себя надеждой, досточтимый граф, что столь ранний визит к королевскому министру не слишком вас обеспокоил? Просто дело не терпит, и его королевское величество заставил меня нарушить ваш утренний отдых.