Граф Платон Зубов

— Парные? Но такое не принято. Тем более при русском дворе.

— Какое это имеет значение. Главное было найти своего мастера, которому можно очень подробно объяснить свой замысел: императрица и фаворит должны выглядеть ровесниками. Или точнее — почти ровесниками.

— И кто же исполнитель? Любой портретист в Петербурге…

— Никакого Петербурга, и никакого заграничного мастера. Потемкин отыскал едва ли не крепостного художника, который будет развлекать императрицу своими сеансами в Киеве. Его имя Михаил Шибанов, и он достаточно хорош для подобной задачи. Так говорят.

Император Иосиф II о Екатерине II.

Страшная нравственная испорченность людей, стоявших у власти, не дает возможности ничего сделать для блага подданных. Об усердии, честности и добросовестности в управлении делами нечего было и думать; каждый старался выжиманиями с подчиненных добыть средства, чтобы умилостивить начальство. Поэтому недовольство было общее, и поэтому императрица, как она ни скрывала это, страшилась взрыва. Она боялась всех — боялась даже собственного сына.

Киев. Екатерина II и А. М. Дмитриев–Мамонов.

— Друг мой, вас пришлось искать.

— Виноват, государыня. Но мне и в голову не пришло, что я могу вам понадобиться в час, когда вы занимаетесь делами политическими.

— Как раз напротив. Я давно вынашиваю мысль, чтобы привлечь вас к ним. И пожалуйста, не ищите отговорок. Политика — основное поле деятельности венценосцев, а следовательно, и их непосредственных помощников. Вы отлично знаете, как мало в моем окружении людей, на которых я могла бы со спокойным сердцем положиться. Между тем задачи нынешней поездки совсем особые и было бы непростительно с ними не справиться.

— Вряд ли у меня есть необходимые способности.

— А у кого они определяются заранее — до того, как человек испробует себя в деле? Поэтому постарайтесь преодолеть скучающую мину и приготовьтесь к лекции, которую я собираюсь вам прочесть.

— Вы хотите, ваше величество, проэкзаменовать меня?

— На первых порах я ничего не хочу. Просто преподать вам урок и посмотреть, как вы сумеете воспользоваться им на деле. Давайте начнем с польского короля. Вы присутствовали только на официальной части моей встречи с ним в Каневе. Кстати сказать, до чего же убогий городишко! Этот местный, киевский предводитель дворянства Капнист куда более занят своими бездарными виршами, чей непосредственными обязанностями. И знаете, меня всегда забавляет, как эти рабовладельцы хлопочут о деде избавления от рабства! Эдакая форма политического кокетства, которая когда-нибудь сыграет с ними самими очень злую шутку.

— Господин Капнист сочинитель? Он показался мне прелюбезнейшим человеком.

— Не сомневаюсь. Его стать на это. Молод. Красив. Ловок. Носится со своей любовью к жене и дружбой с архитектором Николаем Львовым, не замечая, как прочно оба стоят на земле и как расчетливо подходят к жизни. Первая его ода, которую сочинил он семнадцати лет отроду, им самим была названа преглупою, но тем не менее в одном из журналов напечатана. Но достаточно было мне прикрепить крестьян к помещичьим землям в здешних наместничествах — Киевском, Черниговском и Новгород–Северском, как он разразился негодующей «Одой на рабство».

— Я читал ее.

— Ах, даже так!

— Она ходила в списках среди молодых офицеров. И — многие с ней соглашалися.

— Прошу! А когда в прошлом году я подписала указ, предписывающий именоваться в прошениях «верноподданными» вместо «рабов», Капнист разразился не менее поучительной одой «На истребление в России звания раба». И это в то время, когда он уже был избран киевским предводителем дворянства!

— Но что же в этом дурного, государыня? Он воспевает все ваши действия.

— Воспевает? Он желает руководить императрицей, поучать ее. Вольность — ты думаешь зря он жонглирует этим словом? Я не говорю «понятием» — толку в понятии он вообще не имеет. Он что, был у тебя? Мне никто не докладывал.

— Это я был у него, ваше величество.

— Час от часу не легче! Но об этом позже, а сейчас о Станиславе Понятовском. Вот это и впрямь кавалер, на которого засмотреться можно. Стареет, конечно. С последней нашей встречи много потерял в своей былой ловкости и остроумии. Поустал, видно, от сплошных плясок да пиров своего двора. Опять же в метрессах запутался. В Польше каждая аристократка за честь почитает на ложе королевском оказаться и, говорили, не разочаровывается в своих самых смелых ожиданиях. Во всяком случае, прежде это так и было.

— Ваше величество, он обожает вас!

— Разве что по старой памяти. Я очень обманулась в нем. Он не сумел стать достойным королем Польши. Раздел Польши в 1772–м был неизбежен, но он даже ничего ему не противопоставил.

— Не захотел?

— Скорее поленился. Вот и сейчас мне нужна его поддержка в будущей кампании турецкой, хотя полагаться на армию польскую не могу.

— Ваша встреча в Каневе была такой сердечной.