Граф Остерман

Луи (Людовик) Каравакк. Портрет цесаревны Елизаветы Петровны. Конец 1720-х гг. Хост, масло. Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург

Предлагая свой брачный проект, Остерман руководствовался двумя соображениями: во-первых, личной заинтересованностью — он знал, что отрок был безумно влюблен в свою красавицу-тетку Елизавету Петровну, и рассчитывал на еще большую привязанность и благодарность отрока к своему наставнику за это устройство брака; во-вторых, и этот аргумент широко афишировался, брак устранил трения и претензии тетки на императорский трон, занимаемый племянником.

До падения «полудержавного властелина» влияние Остермана простиралось преимущественно на внешнеполитические меры правительства. Этот факт ясно отражен в донесениях иностранных дипломатов. Так, еще при Екатерине I прусский посланник Мардефельд сообщал в депеше от 7 апреля 1725 г.: «…по внешним делам должно его считать самым значительным и способным членом совета. Со смертью барона потеряло бы царствование бесконечно много, так как он единственный, который способен на подготовку и отправление государственных дел». В другой депеше, отправленной 27 апреля того же года, Мардефельд подтвердил наличие у Остермана высоких деловых качеств, но наряду с ними оставил отзывы о других вельможах: «… великий канцлер Головкин — честнейший нуль, ничего не решает, тайный советник Толстой — истый итальянец, придерживающийся и наших и ваших, и что Остерман единственный способный и верный министр, но слишком боязлив и осмотрителен».

И в 1727 г. Мардефельд не скупился на хвалебные слова в адрес Остермана, во внешней политике придерживавшегося сближения с Пруссией. 17 июня он доносил: «…барон фон Остерман, действуя благоразумно, прилагает с большим искусством до того превосходные меры к воспитанию императора, что Рабутин (австрийский посол. — Н. П.) после каждого своего возвращения из Петергофа не может достойно похвалиться ими, а также и то, что помянутый барон фон Остерман в настоящее время свое старание направляет на то, чтобы ввести разумное государственное хозяйство и тем наполнить государственную казну, для чего он уже прекратил ненужную пышность и безбожное пьянство и пирования, и предпринимает он лишь такие меры, которые направлены единственно на славу государя его и к благу империи, в чем должны ему сознаться даже враги его».

В депеше от 9 августа 1727 г. вновь читаем комплименты в адрес Андрея Ивановича: «Кредит Остермана проистекает не только из могущества князя, но основывается на великих способностях барона, честности и бескорыстности его и поддерживается бесконечной любовью к нему молодого императора, у которого хватает дальновидности, чтобы познать в нем помянутые качества и понять, что барон вполне необходим этому государству для сношения с иностранными державами». Мардефельд отметил достоинства Остермана: «Он основательно знает нацию и отлично умеет использовать их природное высокомерие; и так как он больше заботится обогатить их, чем самого себя (ибо до сих пор он с твердостью отказывается от всех подарков), то они охотно наблюдают, что он завален делами и несет то бремя, которое они, по своей природной лености не хотят носить».

После падения Меншикова властные полномочия Остермана значительно расширились, во-первых, потому, что теперь не с кем было их делить и, во-вторых, вследствие возросшей к нему привязанности императора, позволившей ему чувствовать себя более уверенным у подножия трона. Это обстоятельство подметил наблюдательный Мардефельд в депеше от 23 декабря 1727 г.: «Барон фон Остерман пользуется милостью императора в такой степени как никогда прежде, и царь дает ему столько доказательств своего расположения, как ему может быть желательно. Барона больше всего огорчает то, что император так слепо следует своим молодым любимцам, а в особенности князю Ивану Долгорукову, в их развратных забавах, что он этим отвлекается от государственных дел и что воспитание его, за которое Остерман несет ответственность, принимает такой дурной оборот, которого он и все управление отвратит. Поэтому Остерман прилагает все старание, чтобы освободиться от должности наставника, но император об этом и слышать не хочет, а, напротив, просит его со слезами оставаться при нем и дает ему клятвенное обещание, что никогда к нему не изменится».