Граф Орлов (СИ)

Глядя на сие изобилие, я недоумевал, зачем нам столько? Ведь нас было всего четверо: сам граф Алексей Григорьевич, племянник его Григорий Владимирович, сын младшего из пяти братьев Орловых (старшие братья Иван и Григорий, а также Фёдор, следующий за Алексеем Григорьевичем, уже умерли, а младший брат Владимир безвыездно жил в своём имении, совершенно разочаровавшись в людях), затем графиня Анна Алексеевна и я. Моё недоумение разъяснилось, когда после первых заздравных речей в честь графа, в саду зазвенели гитары и бубны и полились цыганские песни. Надо сказать, что Алексей Григорьевич очень любил цыганские песни и танцы: именно благодаря ему они стали любимы и в Москве, ибо это он привёз к нам первый цыганский хор из Валахии.

Поняв, что цыгане тоже будут гостями на празднике, молодая графиня с неудовольствием заметила:

- Батюшка, вы нездоровы и устали за эти дни, а с цыганами снова будет гуляние до утра. Вы губите себя.

- В последний раз, Нинушка, в последний раз, - вздохнул граф. - Эх, не понимаешь ты пения цыганского - в нём сама душа поёт, радуется и тоскует! С такой песней и смерть сладка, - правда, племянничек? - взглянул он на Григория Владимировича.

- Наверное, - кивнул тот, впрочем, довольно холодно. - В этом есть что-то первозданное, впрочем, много заимствовано от испанцев.

- Ты у нас большой знаток иностранщины, недаром тебя за немца принимают, - насмешливо сказал граф (Григорий Владимирович был высокого роста сухощавым блондином с бледным лицом и оловянными глазами) и крикнул цыганам: - Эй, ромалы, ну-ка погромче! Гряньте так, чтобы черти в аду сдохли!..

Вскоре графиня Анна Алексеевна покинула нас, сказав, что у неё голова разболелась; граф не возражал. Сразу же после её ухода он пригласил цыган к столу и принялся угощать их. Между тем, уже стемнело, на ясном небе зажглись звёзды: наступила прохладная, осенняя ночь. Цыгане разожгли костры, и мы уселись перед огнём.

- Что ты всё молчишь, господин философ? - спросил он меня. - Или тебе тоже цыганское пение не нравится?

- Напротив, я большой его любитель, ваше сиятельство, - ответил я. - Не знаю, каким образом, но этот неучёный народ постиг глубинные тайны души человеческой - и радость и тоску её, как вы правильно изволили заметить. В простых цыганских песнях есть такое откровение, которое ни вера, ни наука не способны постичь - разве что искусство.

- Вот молодец! - сказал граф и расцеловал меня. - Я тебя тоже порадую... Ляля, Ляля, Лялечка! - позвал он. - Иди к нам, моё солнышко, спой для меня и моего сердечного приятеля Алексея.

Молодая цыганка подошла к нам и весело взглянула на графа:

- Для такого барина до утра петь буду. Какие песни хочешь услышать? Грустные или задорные?

- Давай задорные, - вместо графа ответил Григорий Владимирович, заметно оживившийся при виде цыганки. - На, вот, прими десять рублей от меня.

- Э, нет, от тебя не приму - ты хоть и Орлов, да не тот, - дерзко ответила Ляля. - Я для настоящего графа Орлова спою.

Григорий Владимирович смутился от таких слов, а граф расхохотался:

- Цыганку не купишь! Она сама выбирает, кого своим вниманием одарить... Пой, Ляля, пой!..

Охота на медведя

После пения Ляли он ещё более оживился, тряхнул головой и воскликнул:

- Аж кровь в жилах закипает, будто помолодел на пятьдесят лет! Юность вспомнилась, благословенное житие наше в родовой тверской деревеньке: мы с братом Иваном и Григорием лихо тогда жили!.. Жаль, что твой отец, - обратился он к Григорию Владимировичу, - поздно родился, и в наших забавах не участвовал... Ну что ты опять морщишься? Ты же Орлов, в тебе тоже должен наш природный кураж быть! Без него чего бы мы стоили? С ним на высоты вознеслись, а бывало, он нам жизнь спасал. Знаешь, как наш дед, а твой прадед, плахи избежал? Служил он стрелецким сотником, когда Пётр Великий только начал править Россией. Стрельцы учинили тогда против него великий бунт, за что должны были сложить головы на плахе. И вот подходит наш дед к плахе, а перед ним сам царь Пётр стоит, смотрит на казнь и своей спиной дорогу загораживает. "Отодвинься, государь, - говорит ему дед. - Здесь не твоё место - моё". А тут как раз очередная голова из-под топора палача скатилась. Дед глянул на палача с усмешкой и отбросил голову в сторону ногой: "Славно рубишь, брат, - уж постарайся так же и для меня!". Царю Петру так понравилось это бесстрашное озорство, что он приказал деда помиловать.

...Да, без куража в жизни некуда, без него даже на охоту не ходят, - продолжал граф, - а охота в наших краях была знатная, но самая захватывающая - на медведя... Тверские леса глухие, непроходимые, а наша деревенька среди тех лесов затерялась так, что не отыщешь. Пока отец жив был, поместье было исправное, а как умер, родственнички всё по кускам растащили. При отце они и пикнуть не смели - он был генералом, службу ещё при Петре Великом начинал, - а как умер, совести хватило обобрать вдову с пятью детьми.