Граф ноль

Она затрясла головой, глядя, как Рес распутывает крепления на поясе скафандра.

– Ты туда без скафандра не пойдешь, – отрезала Рес. – Ты не знаешь, что у них за атмосфера. Черт его знает, есть ли там хоть какой-то воздух! Какие угодно бактерии, споры... В чем дело? – спросила она, опуская серебристый шлем.

– У меня клаустрофобия!

– О черт... – Рес растерянно уставилась на нее. – Я о таком слышала... Это значит, что ты боишься быть внутри чего-то? – Ее лицо выражало неподдельное любопытство.

– Да, в небольшом замкнутом пространстве.

– Как «Сладкая Джейн»?

– Да, но... – Борясь с паникой, Марли оглядела захламленную кабину. – Это я еще могу перенести, но только не шлем. – Ее передернуло.

– Ладно, – решила Рес, – вот что я тебе скажу. Мы засунем тебя в скафандр, но шлем надевать не будем. Я научу тебя, как его закреплять. Идет? Иначе ты не покинешь мой корабль... – Рот ее сжался в плотную линию.

– Да, – выдавила Марли, – да...

– Делаем так, – сказала Рес. – Мы состыковались с ними шлюз в шлюз. Открывается этот люк, ты входишь, я его закрываю. Потом я открываю второй. В этот момент ты окажешься в том, что у них там сходит за атмосферу. Ты уверена, что не хочешь надеть шлем?

– Не хочу, – отозвалась Марли, с отвращением поглядев на шлем в красных рукавицах скафандра и на отражение собственного бледного лица в зеркальном лицевом щитке.

Рес прищелкнула языком:

– Что ж, это твоя жизнь. Когда захочешь вернуться, скажи им, чтобы послали на терминал «Джей-Эй-Эль» весточку для «Сладкой Джейн», мне передадут.

Марли неловко оттолкнулась от стены и поплыла к люку шлюза размером не больше поставленного стоймя гроба. Грудная пластина скафандра резко звякнула, ударившись о внешний люк, и Марли услышала, как за ней с шипением закрывается внутренний. Возле ее головы зажглась желтая лампочка, и Марли почему-то подумала о лампочках в холодильнике.

– Счастливо, Тереза.

Ничего не произошло. Она была наедине с биением собственного сердца.

Потом внешний люк «Сладкой Джейн» скользнул в сторону. Небольшого перепада давления оказалось достаточно, чтобы Марли выбросило наружу в темноту, пахнувшую чем-то старым и грустно человеческим – запах давно заброшенной комнаты. В воздухе чувствовалась какая-то густота, нечистая сырость, и, все еще падая, Марли увидела, как за ней закрывается люк «Сладкой Джейн». Мимо скользнул луч света, качнулся, прошелся по стене и наконец нашел кружащуюся на одном месте Марли.

– Свет! – рявкнул хриплый голос. – Свет для нашей гостьи! Джонс!

Это был тот самый голос, какой она слышала в капле передатчика. Звук его странно отдавался в железной бескрайности этого места, пустоты, через которую она все падала и падала... Потом послышался резкий скрежет, и вдали вспыхнуло кольцо терпкой синевы, высветив дальний изгиб стены или обшивки из стали и литого лунного бетона. Поверхность стены была разлинована и испещрена картой тонко выбитых каналов и впадин – очевидно, прежде здесь размещалось какое-то оборудование. В одних выемках еще держались шероховатые прокладки из расширяющегося пенопласта, другие терялись в мертвой черной тени...

– Обвяжи-ка ее веревкой, Джонс, пока она не раскроила себе череп...

Что-то с влажным чмоканьем ударилось о плечо скафандра, и Марли, повернув голову, увидела, как по тонкой розовой нити к ней скользит плевок прозрачного пластика. На глазах веревка застыла, обернулась вокруг талии и рывком натянулась. Пространство заброшенного собора наполнилось натужным стоном мотора, и медленно-медленно ее стали подтягивать наверх.

– Однако подзадержались, – сказал голос. – Я все думал, кто будет первым. Так, значит, Вирек... Мамона...

Тут ее подхватили, несколько раз повернули. Марли едва не потеряла шлем, который поплыл было прочь, но кто-то сунул его ей обратно в руки. Сумочка, в которую Рес запихала пальто и ботинки, описала кривую и врезалась Марли в висок.

– Кто вы? – спросила Марли.

– Лудгейт! – прогрохотал старик. – Виган Лудгейт, как тебе прекрасно известно. Кого еще он прислал тебя сюда обманывать?

Все в шрамах и пятнах, будто от ожогов, лицо старика было чисто выбрито, но черные нестриженые волосы свободно плавали вокруг головы в приливах спертого воздуха, как морские водоросли.

– Извините, – сказала она. – Я здесь не для того, чтобы вас обманывать. Я больше не работаю на Вирека... Я пришла сюда, потому что... Я хочу сказать... для начала, я вовсе не уверена, зачем я сюда летела, но по пути я узнала, что художнику, который изготавливает шкатулки, угрожает опасность. Потому что есть что-то еще... Вирек полагает, что у этого художника есть что-то, что освободит его, Вирека, от его рака...

Марли запуталась и умолкла, слова натыкались на почти материальное безумие, исходившее от Вигана Лудгейта. Теперь она увидела, что старик облачен в потрескавшийся пластмассовый панцирь древнего рабочего скафандра. На потускневшую сталь кольца под шлем были ожерельем налеплены дешевые металлические распятия. Его лицо оказалось вдруг совсем близко, и Марли ощутила запах гнилых зубов.