Граф М.Т. Лорис-Меликов и его современники

Карс сам откроет нам двери: в нем подкошена будет в корне сила реального сопротивления». Взгляд это был, безусловно, правилен, но слабая его сторона заключалась в том, что за Соганлуг и на Эрзерум мы двинуться серьезно не имели никакой возможности, по недостаточности войск. Аорис просил подкреплений. В Тифлисе и рады были дать ему их, да на нет и суда нет: главнокомандовавший писал, что ему даже и караулы нечем содержать... На настойчивые просьбы прислать на Кавказ хоть две пехотные дивизии военный министр Д.А. Милютин неуклонно отвечал, что «кавказская армия богата своею славою» и что подкреплений из России прислано не будет. Аорис кипятился, злясь на бездейственное пребывание целых тридцати шести пехотных батальонов отборных войск в рионском крае, где все равно ведь и делать нечего, и никакого решительного результата добиться нельзя. Ослабить рионский отряд, однако же, не решались, вероятно опасаясь вторжения турок в Гурию и Имеретию. Но Аорис смотрел на это иначе. Он видел тут только «штабную интригу», только желание подготовить успех другим вождям, в ущерб ему и его задачам, справедливо казавшимся ему первостепенными и важнейшими из всех задач, выпадавших нам на малоазиатском театре войны.

Пришлось вернуться к Карсу и заняться его невозможною «осадою», оставя Мухтару-паше полный простор в деле вооружения, дисциплинированна и сосредоточения всех сил Малой Азии, этого ядра могущества турецкой империи... М.Т. Лорис-Меликов рвал на себе волосы, проклиная свою участь, между тем как по безжалостной иронии судьбы все, от мала до велика, приставали к нему с вопросом: «Завтра или послезавтра войдете вы в Карс?» Это пилило ему нервы. Он становился все более и более раздражительным, особенно потому, что своих на этот счет видов и мнений он почти никому и высказы-вать-то не мог, чтобы не ронять духа и морали войск.

V

В конце мая под Карс прибыл на время армейский штаб. Как всегда и везде бывает в подобных случаях, в нашем лагере немедленно же образовалось два лагеря, с неизбежными несогласиями во взглядах и сопровождающими их перепалками. Возникла неустранимая «война генералов». Существующее в обществе мнение о «хитрости», «ловкости», «политичности» М.Т. Лорис-Меликова показалось мне при этих обстоятельствах безусловно ошибочным. Будучи посвящен во все детали этих споров и инцидентов, я ежедневно, по несколько раз в сутки, принужден бывал, как и кн. Г.Г. Тарханов и полковник И.С. Чернявский, — просто-таки за фалды удерживать Лориса. Он кипятился, досадовал, грубил, капризничал, тогда как требовалось спокойствие — спокойствие и духа, и ума, для доставления торжества правому делу...

VI

Совещания вождей о дальнейших действиях при этих обстоятельствах становились все более и более затруднительными. Наконец в последних числах мая верх взяло мнение покойного В.А. Геймана — немедленно же штурмовать Карс, после усиленной бомбардировки в течение нескольких часов. Никогда не забуду того странного физического ощущения, какое я испытал, когда М.Т. сообщил мне это решение военного совета: мне показалось, что сердце мое обложили льдом. Впрочем, позднее я видел, какою мертвенною бледностью покрывалось лицо некоторых полковых командиров, когда их знакомили с диспозициею боя. О, конечно, не за жизнь свою они страшились, не личное чувство в них тогда шевелилось...

Принятый план состоял, как теперь уже известно из опубликованных данных, в том, чтобы вечером, под покровом ночи, подойти с осадными и полевыми орудиями и с войсками по возможности ближе к северным и западным фортам Карса, с рассветом начать бомбардировку, к полудню предпринять штурм, а вечером овладеть крепостью. Все это — едва с шестью пехотными полками... Когда настал день 31-го мая (движение назначено было к ночи на 1 июня 1877 г.), М.Т. Аорис-Меликов настойчиво убеждал меня остаться в лагере.

— Все равно, — говорил он мне, — ведь мы все там ляжем. Надо же, чтобы кто-нибудь остался в живых, засвидетельствовать перед людьми о моей неповинности в столь жестокой неудаче. Корреспондентов и без вас теперь не мало. Ручаюсь вам, и они ничего не напишут.

Я ответил, что не отстану: «Помирать, так сообща». Тогда он обещал мне дать знать, когда садиться на коня, и... уехал со своим штабом, оставя меня в моей палатке⁶³⁷. Как сумасшедший, погнался я за штабом, вместе с корреспондентом «Голоса» Г.К. Градовским², но «ищи ветра в поле». В темени, без дорог, без указаний бродили мы ощупью от части к части. Дождь лил как из ведра. Орудия двигались вперед черепашьим шагом, несмотря на обилие волов и лошадей, несмотря на помощь пехоты, и вязли по оси в грязи непролазной. Близость к неприятельской крепости обязывала всех хранить молчание: запрещено было даже папироски курить, спички зажигать, громко кликать друг друга... Мрачная суетня царила повсюду, и никто не мог нам указать —г ибо никто этого не знал, — где штаб, где командующий корпусом.