Граф М.Т. Лорис-Меликов и его современники

— Да, конечно, но это сила отвлеченная, не реальная и потому вовсе не действительная для людей не щекотливых, чему мы видим столько примеров в аграрной передряге, происходящей теперь в Ирландии... Вот если бы сила общественного мнения могла бы его «бойкотировать»...

— Что вы сказали?

— Отлучить от себя, как сделали ирландцы, лигитинеры, отлуча Бойкота...⁴

— А, знаю... — усмехнулся граф. — Нину! — произнес он междометие, и на том неоконченный разговор этот оборвался.

Но я продолжал его в ином направлении:

— Однако ж, есть средства, обойдя даже нужду в возбркдении общественного мнения, а также и меры «бойкотирования», устроить по-новому судьбу крестьян, в чем и состоит моя система...

— По французской мерке? — насмешливо прервал граф.

— О, нет! Смею уверить вас в противном, и даже настолько, что если бы вы нашли хотя намек в моей системе «земельной реформы» на что-либо чужое, не русское, то я готов бы себя обречь повешению на любом фонаре против ваших окон.

Он улыбнулся, слушая.

— Напротив, — продолжал я, — могу уверить вас, что моя идея покоится на старо-древних народно-государственных российских традициях и, будучи вполне независимой от формы правления, во всяком случае, должна служить не к послаблению, а к утверждению и усилению государственной власти правительства...

— Да, да! — серьезно и вопросительно сказал он. — В таком случае еще раз предлагаю вам на выбор: оставить ли вашу тетрадку мне на ночь для прочтения, чтобы, познакомясь с ней заранее, удобней было бы говорить и судить о вашей идее, или вы обождете, когда у меня будет первый свободный вечер, когда я приглашу вас и прочесть, и поговорить?

Я остановился на последнем. Затем разговор обратился на настоящую деятельность министра. Так же просто и без малейшей эффек-тации граф сообщил мне о том, как он чувствовал себя не готовым к многотрудным и тяжким обязанностям в момент, когда государю угодно было призвать его к этой деятельности...

— Едва совладал с собой, едва не растерялся... — простодушно и искренно сказал он.

Эта откровенность и человечность приводили меня в восторг.

— Знаете, — продолжал он, — при начале мне, неподготовленному, пришлось разом бороться со столькими противными и сильными течениями, что я чуть не спасовал, боясь, что не выгребу...

— Граф, — не удержался наконец я, — не хотел бы я казаться льстивым, но не могу не высказать вам своего правдивого восторга, что вы в труднейшую и тяжелую пору общественного уныния и страха — так выгребли... — тут я встал со стула, — выгребли с таким достоинством и тактом, что вам в ножки следует кланяться... — сказал я, да и струсил: — Не похоже ли это на хамское низкопоклонство, на лесть пред силой, властью? — Так струсил за собственное достоинство, что чувствовал, как покраснел, я растерялся и разом сел.

Граф молчал, потупя глаза, и думал. Боже мой, как я раскаивался в этот момент за вылетевшую фразу! А ведь сказал ее от чистейшего сердца и по искреннему убеждению...

Что думал в этот момент Лорис-Меликов, сей новый человек, Христос его ведает!.. Только бы не заподозрил меня в гнусной лести!..

Прошло несколько мгновений в молчании. Наконец граф прервал молчание:

— А много дела... много впереди...

— В городе ходит слух, будто здоровье ваше не выносит здешнего климата, что будто вы назначены на пост Кавказского наместника, вместо великого князя Михаила Николаевича? Правда ли это?

— Неправда, — прямо ответил он и снова весело и ласково взглянул на меня. — Мне невозможно разбирать климаты и положительно некогда хворать... А, кстати, — переменил он тон, — вы делали памятник моему дяде — кажется, так он сказал, — на Кавказе, князю Аргутинскому, вот ему? — под вел меня к стене и указал на большую фотографию в раме.

— Нет, граф, не я, и я не знаю, кто.

— Но вы делали маленькую статуэтку его, что у генерала Исакова?⁵

— Тоже не я.

— А я почему-то приписывал это вам, она мне очень нравится. Не можете ли для меня сделать такой же экземпляр, я вам дам письмо к генералу Исакову?

— Я с большим бы удовольствием, граф, и генерала Исакова я давно лично знаю, но...

— Что же «но»?

— Но это было бы нарушением интереса автора этой статуэтки...

Не успел я ехце кончить эту фразу, как он торопливо положил мне

одну руку на плечо, а другой взял мою руку:

— Ох, родной, благодарю вас... это у меня из ума вон...

— Я побуду, граф, у генерала Исакова и узнаю, кто автор статуэтки, и затем, если вам угодно, повидаюсь с ним и передам ваше желание; если же автора нет в живых, тогда другое дело...

— Еще раз благодарю...

Тут я вспомнил, не злоупотребляю ли я временем и любезностью хозяина, хотя он ничем не дал этого заметить. Я взял свои шляпу и тетрадку и сделал вид, что желаю откланяться, но он еще задержал меня одну-две минуты, спросив:

— А где ваша мастерская, художник?

Я отвечал, что здесь, в городе эту зиму нет, а что с весны я дезертирую в Париж, где уже нанята постоянная квартира и отделывается мастерская.

— Вот как! — удивился он. — А почему?