Стоившая народу огромных жертв, война усилила в обществе критическое отношение к власти, к существующим порядкам. Резкое вздорожание жизни способствовало общему недовольству. Все как будто ожидали перемен, на которые смутно надеялись еще в период войны. Казалось, что после победы страна-освободительница будет жить иной жизнью. Конституция, которую по воле Александра II обрела независимая Болгария, будоражила воображение российских либералов. Адреса ряда земств прямо или косвенно намекали на необходимость участия в управлении представителей от населения: ведь русский народ, освободивший Болгарию, не менее достоин политических прав. В деревне, страдавшей от малоземелья, распространялись слухи о «черном переделе» помещичьих земель и прирезке к наделу. Стачками дали знать о себе и рабочие Петербурга и Москвы, не желавшие мириться с ростом цен и отстающей от них зарплатой. Студенческие беспорядки в университетских городах усиливали впечатление всеобщего брожения. Революционное движение изменялось на глазах: по выражению Ф.М. Достоевского, «про-пагаторы» становились «револьверщиками».
«Особое совещание для изыскания мер к лучшей охране спокойствия и безопасности в империи», созданное под председательством П.А. Валуева весной 1878 г., и к осени не смогло таких мер изыскать. О его бесплодных заседаниях М.Т. Лорис-Меликов был осведомлен его участниками А.А. Абазой, Д.А. Милютиным и самим Валуевым: совещавшиеся обсуждали преимущественно способы усиления полицейских репрессий. Но ужесточение карательной политики революционеров не останавливало.
В такой обстановке в конце декабря 1878 г. в прессе появились первые сообщения об эпидемии в Поволжье. Симптомы ее дали знать о себе в Енотаевском уезде Астраханской губернии еще в начале октября. Непонятная болезнь, охватившая жителей станицы Ветлянка и окрестные селения, похожая на тиф, унесла уже в первый месяц сотни жизней станичников. Но, как это всегда было в империи, местные власти не спешили сообщать в центр неприятные известия, думая справиться с бедой своими силами, да и характер заболевания был неясен. Атаман казачьего войска К.Ю. Фосс долго скрывал болезнь, косившую жителей подведомственной ему области, от губернатора Н.Н. Биппена. Губернатор пытался противодействовать ей своими мерами, не привлекая внимания центра. Местные власти по-своему исходили из интересов края, стремясь не нанести ущерб его рыболовным промыслам и торговле.
Городской голова Царицына Н. Мельников, в середине декабря бывший в Петербурге и вызванный к министру внутренних дел Л.С. Макову, убедился, что в министерстве ничего неизвестно о положении дел в Астраханской губернии121. А там уже началась паника. «На войне было страшно, а в Ветлянке во время болезни куда как страшнее», — сравнивали возвратившиеся с театра военных действий и нельзя сказать, чтобы слабонервные казаки122. По одной из версий (существовали и другие), именно казачий полк, вернувшийся с Русско-турецкой войны, и занес заразу в родные станицы Волжского низовья.
Между тем вести о смертоносной эпидемии уже распространялись: прошел слух о появлении чумы в Царицыне. Это заставило саратовского губернатора М.Н. Галкина-Врасского 17 декабря телеграфировать в Министерство внутренних дел сообщение об эпидемии в низовьях Волги и просить о помощи. Л.С. Маков предписывал саратовскому губернатору учредить карантин и направлял в Саратов партию врачей. В ответ губернатор сообщал, что эпидемия затухает123. Позднее будет установлено, что «ветлянская эпидемия почти всецело предоставлена была естественному ходу ее развития. Только 18 декабря, когда эпидемия вступила уже в период ослабления, приняты были ограничительные меры к ее прекращению: Ветлянка была окрркена кордоном»124.
Лишь 22 декабря в «Правительственном вестнике» появилось сообщение о вспыхнувшей в станице Ветлянка Астраханской губернии эпидемии, которая с наступлением холодов пошла на убыль. Болезнь не определялась как чума, отождествляясь с тифом, дающим осложнения на легкие. Столь же успокоительными были и последующие известия в казенной печати. Они, впрочем, не остановили распространявшейся паники: слухи о появлении чумы в самых разных районах то и дело появлялись в неофициальной прессе. Редактор-издатель «Московских ведомостей» М.Н. Катков позднее будет обвинять либерально-демократическую печать в «раздувании опасности». Но в той обстановке газеты — центральные и местные — предпочитали дать непроверенные сведения и последующее их опровержение, чем пройти мимо сообщений, могущих оказаться действительными.