— Ты сам это отлично видишь и понимаешь, раз ты заговорил со мной, — сказал Андреа, все больше волнуясь. — Будь у меня на голове платок, как у тебя, грязная блуза на плечах и дырявые башмаки на ногах, ты не стремился бы узнать меня.
— Вот видишь, как ты меня презираешь, малыш. Нехорошо! Теперь, когда я тебя нашел, ничто не мешает мне одеться в лучшее сукно. Я же знаю твое доброе сердце: если у тебя два костюма, ты отдашь один мне; ведь я отдавал тебе свою порцию супа и бобов, когда ты уж очень хотел есть.
— Это верно, — сказал Андреа.
— И аппетит же у тебя был! У тебя все еще хороший аппетит?
— Ну, конечно, — сказал, смеясь, Андреа.
— Воображаю, как ты пообедал сейчас у этого князя!
— Он не князь, он только граф.
— Граф? Богатый?
— Да, но не рассчитывай на него: с этим господином не так легко иметь дело.
— Да ты не беспокойся! Твоего графа никто не трогает, можешь оставить его себе. Но, конечно, — прибавил Кадрусс, на губах которого снова появилась та же отвратительная улыбка, — за это тебе придется раскошелиться.
— Ну, сколько же тебе нужно?
— Думаю, что на сто франков в месяц…
— Ну?
— Я смогу существовать…
— На сто франков?
— Плохо, конечно, ты сам понимаешь, но…
— Но?
— На сто пятьдесят франков я отлично устроюсь.
— Вот тебе двести, — сказал Андреа.
И он положил в руку Кадрусса десять луидоров.
— Хорошо, — сказал Кадрусс.
— Заходи к швейцару каждое первое число, и ты будешь получать столько же.
— Ну вот, ты опять меня унижаешь!
— Как так?
— Заставляешь меня обращаться к челяди. Нет, знаешь ли, я хочу иметь дело только с тобой.
— Хорошо, приходи ко мне, и каждое первое число — во всяком случае, пока мне будут выплачивать мои доходы— ты будешь получать свое.
— Ну-ну, я вижу, что не ошибся в тебе. Ты славный малый, хорошо, когда удача выпадает на долю таких людей. А расскажи, каким образом тебе повезло?
— Зачем тебе это знать? — спросил Кавальканти.
— Опять недоверие!
— Нисколько. Я разыскал своего отца.
— Настоящего отца?
— Ну… поскольку он дает мне деньги…
— …постольку ты веришь и уважаешь, правильно. А как зовут твоего отца?
— Майор Кавальканти.
— И он тобой доволен?
— Пока что, видимо, доволен.
— А кто тебе помог разыскать его?
— Граф Монте-Кристо.
— У которого ты сейчас был?
— Да.
— Послушай, постарайся пристроить меня к нему дедушкой, раз он этим занимается.
— Пожалуй, я поговорю с ним о тебе, а пока что ты будешь делать?
— Я?
— Да, ты.
— Очень мило, что ты беспокоишься об этом, — сказал Кадрусс.
— Мне кажется, — возразил Андреа, — раз ты интересуешься мною, я тоже имею право кое о чем спросить.
— Верно… Я сниму комнату в приличном доме, оденусь как следует, буду каждый день бриться и ходить в кафе читать газеты. По вечерам буду ходить в театр с какой-нибудь компанией клакёров. Вообще приму вид булочника, удалившегося от дел; я всегда мечтал об этом.
— Что ж, это хорошо; если ты исполнишь свое намерение и будешь благоразумен, все пойдет чудесно.
— Посмотрите на этого Боссюэ!.. Ну, а ты кем станешь? Пэром Франции?
— Все возможно! — сказал Андреа.
— Майор Кавальканти, может быть, и пэр… но, к сожалению, наследственность в этом деле упразднена.
— Пожалуйста, без политики, Кадрусс!.. Ну вот, ты получил то, что хотел, и мы приехали, а потому вылезай и исчезни.
— Ни в коем случае, милый друг!
— То есть как?
— Посуди сам, малыш: на голове красный платок, сапоги без подметок, никаких документов — и в кармане десять луидоров, не считая того, что там уже было, — всего ровно двести франков. Да меня у заставы непременно арестуют! Чтобы оправдаться, я должен буду заявить, что это ты дал мне десять луидоров; начнется дознание, следствие; узнают, что я покинул Тулон, ни у кого не спросясь, и меня погонят по этапу до самого Средиземного моря. И я снова стану просто номер сто шесть, и прощай мои мечты походить на булочника, удалившегося на покой! Ни в коем случае, сынок, я предпочитаю достойно жить в столице.
Андреа нахмурился: мнимый сын майора Кавальканти был, как он сам признался, очень упрям. Он остановил лошадь, быстро огляделся, и, пока его взор пытливо скользил по сторонам, рука его точно ненароком опустилась в карман и нащупала курок карманного пистолета.
Но в то же время Кадрусс, ни на минуту не спускавший глаз со своего спутника, заложил руки за спину и тихонько раскрыл длинный испанский нож, который он на всякий случай всегда носил с собой.
Приятели явно были достойны друг друга и поняли это; Андреа мирно извлек руку из кармана и стал поглаживать свои рыжие усы.
— Наконец-то ты заживешь счастливо, дружище Кадрусс, — сказал он.
— Постараюсь сделать все возможное для этого, — ответил трактирщик с Гарского моста, снова складывая нож.
— Ладно, едем в Париж. Но как ты проедешь заставу, не вызывая подозрений? Мне кажется, в таком костюме ты еще больше рискуешь, сидя в экипаже, чем шагая пешком.
— Погоди, — сказал Кадрусс, — сейчас увидишь.
Он надел шляпу Андреа, накинул плащ с большим воротником, оставленный грумом в экипаже, и принял сосредоточенный вид, подобающий слуге из хорошего дома, когда хозяин сам правит лошадью.